Пип Уильямс - Потерянные слова

10 августа 1915

Моя дорогая Эс!

С моего отъезда прошло десять дней, а по моим ощущениям — целая вечность. Теперь Оксфорд кажется мне далеким местом, в котором я был однажды, а ты стала мечтой. Но когда я открыл моего Руперта Брука, из него выпал твой листочек. Слова, твой почерк, знакомая бумага — они будут мне ежедневно напоминать, что ты существуешь на самом деле.

Я решил все время держать Брука в кармане. Если меня ранят и мне придется ждать носилки, я хотел бы что-нибудь почитать и успокоиться твоими словами. Но пока в этом нет необходимости. Мы разместились в Эбютерн — маленькой деревне недалеко от Арраса. Нам сказали, что у нас есть время на обустройство, и наши дни наполнены учениями и бездельем. Некоторые парни спутали войну с каникулами, и мне пришлось потом извиняться перед матерями местных красавиц. Зато мой французский улучшился.

Неподалеку от нас разместилась индийская мотопехота. Ты когда-нибудь встречала индийца? Они разъезжают по деревне парами и впечатляют всех своими тюрбанами и замысловатыми усами. Правда, усы есть только у взрослых мужчин. Как и англичане, большинство индийских юношей записываются в добровольцы еще до того, как у них начинают расти усы. По слухам, индийцы берут в армию даже десятилетних, но я не встречал таких юных. Хочется верить, что их на фронт не отправляют.

Прошлой ночью в качестве товарищеского жеста мы пригласили индийских офицеров с нами поужинать. Они почти ничего не съели и не выпили, но засиделись мы допоздна и много смеялись. Среди офицеров я оказался самым неопытным, мне еще учиться и учиться. У них собственный язык, Эс, которым я еще не владею. Большинство слов так или иначе связано с окопами; есть немало выражений, которые подошли бы к словечкам Мейбл. В подарок я посылаю тебе слово, лучше которого пока не слышал.

Я вырезал листок из инструкции по варке риса. Индийский офицер носил его смятым в кармане и вытащил, когда я искал бумагу. Я обрадовался, зная, что ты оценишь язык хинди на обороте. Того офицера зовут Аджит. Это он подсказал мне слово и объяснил его значение. Он также просил передать тебе, что его имя переводится как «неуязвимый». По его настоянию я написал это на листочке. Когда я сказал, что значение своего имени не знаю, Аджит покачал головой. «Нехорошо это, — сказал он. — Имя определяет судьбу». По этой логике Аджит рожден для войны.

Пока жизнь у меня довольно «уютная» (видишь, как быстро я осваиваю местный жаргон), но я так давно не получал от тебя вестей, Эс. Говорят, что с завтрашнего дня мы начнем получать почту, потому что военное министерство наконец утвердило наше местоположение. Жду подробных отчетов о твоих буднях, новостей об Издательстве, Скриптории и, конечно, о Берти. Не стесняйся скучных подробностей. Я прочту их с удовольствием. Передай привет Лиззи и мистеру Харту (пожалуйста, загляни к нему). Я напишу ему отдельно, но, боюсь, его депрессия кончится только вместе с войной. Твой визит его обрадует.

С вечной любовью,

УЮТНЫЙ

«Не привыкайте к своим уютным казармам, лейтенант. Вы скоро будете в окопах по уши в грязи».

Лейтенант Джеральд Эйнзверт, 1915

После отъезда Гарета я много недель видела во сне, как он умирает сотнями разных способов. Я плохо спала, а утром просыпалась от ужаса. Так что его первое письмо стало для меня настоящим эликсиром.

— Лиззи, письмо!

— От кого? От короля?

Она улыбнулась и устроилась за столом, готовая слушать.

— Звучит так, как будто они там действительно на каникулах, — сказала я, прочитав письмо до конца.

— Да, похоже. И у Гарета появился интересный друг.

— Да. Мистер Неуязвимый. Кстати о нем…

Я вытащила листок из конверта и прочитала запись Гарета.

— Разве не чудесное слово? Я решила использовать его как можно чаще.

— У тебя будет больше поводов, чем у меня.

Письма от Гарета продолжали приходить каждые несколько дней. Август сменился сентябрем. После смерти доктора Мюррея работа почти не замедлилась. Никто не освобождал стеллажи и не собирал коробки, и я стала надеяться, что Скрипторий останется таким, какой он был. Мистер Свитмен («Фред» мне давалось с трудом) стал подкидывать мне слова для исследования, и я почувствовала, что жизнь приходит в равновесие. Я снова начала ездить в Издательство и старое здание Музея Эшмола. Мистер Харт действительно пребывал в подавленном состоянии, но, вопреки надеждам Гарета, обрадовать мне его не удавалось.