Пип Уильямс - Потерянные слова

Гарет сжал мою руку, и я умоляла его так тихо, как могла, чтобы он отпустил меня.

— Возвращайся назад вместе с Лиззи, когда все закончится, — сказала я. — Я буду ждать вас в Саннисайде.

Дом Мюрреев встретил меня пугающей тишиной. От него остались только каменные стены, а душа и сердце переместились на кладбище. Впервые в жизни Скрипторий казался мне развалиной — старый железный сарай, недостойный своего предназначения.

Я открыла дверь кухни. Запах хлеба, испеченного утром, потяжелел от дневной жары и заставил меня отшатнуться обратно.

Взлетев по лестнице на второй этаж, я вытащила сундук из-под кровати Лиззи. Его тяжесть была соразмерна его возрасту. Подарок Гарета был в упаковке, и сверху лежала горстка новых листочков. «Ими только и остается, что подтереться, — подумала я. — Никому не нужны, кроме меня».

Я потянула за ленту, и бумага снова соскользнула вниз. «Женские слова и их значения». Такой же прилив радости, только на этот раз с осадком грусти. И страха. Я повнимательнее рассмотрела подарок, перелистав каждую страницу. Я хотела найти то, что может заменить его расческу, его шинель и сборник стихов. Только это были напрасные надежды. Уже ничего не могло изменить будущее. За последними словами начинались белые пустые страницы.

А потом на внутренней стороне задней обложки я прочитала:

Этот словарь напечатан шрифтом «Баскервиль». Для столь важной и значимой книги он был выбран за ясность и красоту.

Гарет Оуэн

Наборщик, печатник, переплетчик

Я спустилась по лестнице и выбежала в сад. Дверь открылась, и Скрипторий поглотил меня. Нужные слова были уже напечатаны, но я хотела выбрать их значения сама.

Я обыскала ячейки и нашла сначала одно слово, потом — второе. На чистом листочке я написала:

ЛЮБОВЬ

Страстная привязанность.

На другой стороне я добавила:

ВЕЧНАЯ

Неугасаемая, бесконечная, бессмертная.

Вернувшись в комнату Лиззи, я положила листок между стихами Руперта Брука.

— Она наверху, — услышала я с кухни голос Лиззи. — Готова поспорить, что сундук открыт, а кровать и пол завалены листочками.

На лестнице послышались тяжелые шаги Гарета.

— Ах, Руперт Брук, — сказал он, увидев сборник в моей руке.

— Ты оставил его у кровати.

Он положил книгу в нагрудный карман, даже не взглянув на нее.

— Нашла то, что искала? — спросил Гарет, кивнув на сундук.

На кровати все еще лежал его подарок, открытый на последней странице. Я крепко прижала его к груди.

— Ты знал, что я соглашусь?

— Я чувствовал, что ты меня любишь так же, как я тебя, но у меня не было уверенности, что ты скажешь мне «да», — сказал Гарет, обнимая меня. Потом он посадил меня на кровать Лиззи и сел на колени у моих ног. Мой словарь лежал у меня на коленях. — Я на каждой его странице, Эс, вместе с тобой. Это мы. И мы останемся здесь навечно, даже когда нас уже не будет.

Когда он ушел, я слушала, как его тяжелые ботинки ступают по лестнице, и я пересчитала все шаги. Он попрощался с Лиззи и, должно быть, сдерживал ее рыдания у себя на груди, потому что несколько минут доносились только приглушенные всхлипы. Потом кухонная дверь открылась, и я услышала, как Лиззи окликнула его.

— Обещай, что вернешься домой, Гарет. Я не вынесу, если она поселится в моей комнате навечно.

— Обещаю, Лиззи, — ответил Гарет.

Я сидела на кровати до тех пор, пока его поезд не уехал. Мои обожженные пальцы онемели — так крепко я прижимала его подарок к груди. Сундук все еще стоял на полу, и я наклонилась, чтобы положить свой словарь в колыбель листочков и писем.

И задумалась. Целый год он потратил на него, а я трудилась над ним годами. Все эти женщины, их слова. Они так радовались, когда я записывала их имена, и надеялись, что от них хоть что-то останется, когда про них самих забудут.

Лиззи уже выкладывала бутерброды на тарелку, когда я спустилась на кухню.

— Я думаю, они уже ушли с кладбища. Никто не будет упрекать тебя за то, что ты там не осталась.

Лиззи вытерла руки о фартук и обняла меня. Я бы стояла так вечно, но мне нужно было идти в Издательство.

Мистер Харт был в печатном цеху. Я догадывалась, что он откажется от бутербродов и разговоров после похорон. Стук машин и запах машинного масла — для него самый лучший бальзам против тоски. Гарет говорил, что с начала войны он стал все чаще появляться в цехах, и сейчас, застыв на пороге, я поняла почему. Мистер Харт, увидев меня, не сразу понял, кто перед ним. Когда он узнал мое лицо, он тяжело вздохнул и подошел ко мне.