Пип Уильямс - Потерянные слова

С «новеньким» я была уже знакома. Когда он увидел, что я смотрю на него, он сморщил губы в поцелуй. Я отвернулась от него к Берти.

— Вы до сих пор слова собираете? — спросил Однорукий Снайпер. — Этот трус ничего вам не скажет. Заткнулся при первой атаке.

— Не обращайте на него внимания, мадам.

— Отличный совет, Ангус.

Но бойкот не помог.

— Я знаю словцо, которое взорвет тебя.

Некоторые люди очень добрые, а другие — нет. И неважно, какую форму они носят. Не было сомнений в том, какое слово он собирался произнести. Оно было точным и метким. Он повторял его снова и снова, даже тогда, когда оно уже достигло своей цели.

— БОМБА. БОМБА. БОМБА. БОМБА. БОМБА.

Берти прижался к матрасу, а затем резко вскочил с него, сбив меня с ног. Его крик отскакивал от стен, поэтому я слышала его со всех сторон.

Встав на четвереньки, я оглядела палату. Потерявшись в пространстве, я на миг подумала, что это настоящая воздушная атака, а не подлость мерзавца.

В палате почти ничего не изменилось с тех пор, как я в нее вошла, но взгляды раненых были устремлены на нас. Мой стул лежал опрокинутым, а кровать Берти стояла криво. Он скорчился под ней, прижав колени к груди и зажав уши руками. Его трясло так, как будто он голым лежал в сугробе. Бедняга намочил себе штаны.

Ангус лежал на полу, как будто его спихнули с кровати. Вместо стоп на ногах были повязки. «Траншейные стопы», — говорил он сам. Помогая себе руками, он полз к Берти.

— Амико , — протяжно, нараспев позвал он, словно ребенок, играющий в прятки, — Амико, амико .

Крик превратился в ужасный стон, и Берти стал раскачиваться взад и вперед.

Я подползла к нему на коленях и обняла его трясущееся тело. Он был маленьким и худым — совсем еще ребенок.

— Секура , — сказала я ему на ухо.

Я вспомнила, как Лиззи сажала меня на колени и прогоняла прочь все мои тревоги своим спокойным, равномерным голосом.

— Секура , — сказала я, раскачиваясь вместе с Берти. — Секура .

Ангус обнял нас обоих, и я почувствовала, как он останавливает наше раскачивание. Стоны Берти сменились мычанием, а я напевала ему на ухо. Он перестал раскачиваться, прижался к моей груди и заплакал.

Сестра Морли посадила меня за свой стол и принесла мне кружку чая.

— У нас много таких парней, как Берти, — сказала она. — Не с таким же военным неврозом — я думаю, это особый случай, — а тех, которые не разговаривают, хотя, по мнению доктора, у них сохранилась функция речи.

— Как им помогают?

— Многих отправляют в военный госпиталь в Нетли, недалеко от Саутгемптона, — ответила сестра. — Они пробуют разные способы лечения. Доктор Остлер считает, что к вашей эсперанто-терапии стоит присмотреться, и он написал об этом своим коллегам. Он наслышан о вашей работе над Словарем и думает, что ваш опыт может пригодиться при разработке программы лингвистической терапии. Он надеется, что вы сможете поехать туда и поговорить с персоналом о том, как вы общались с Берти.

— Но Берти не сказал ни слова, — сказала я. — Нет никаких признаков того, что мои действия пошли ему на пользу.

— Это был первый раз, когда его удалось успокоить словами вместо хлороформа. Это прорыв, миссис Оуэн.

Ночью мне приснилось, что я во Франции. На голове Гарета был тюрбан, а Берти мог говорить. Ангус раскачивался со мной, повторяя: «Секура, секура» . Я посмотрела на свои стопы — и увидела окровавленные обрубки.

Когда я пришла на следующее утро в Скрипторий, Лиззи была уже там. Она протирала ячейки влажной тряпкой, и я услышала запах уксуса.

— Проспала? — спросила она.

— Кошмары снились.

Лиззи кивнула.

— Сегодня утром увезут ячейки. Если сложишь в коробку все, что лежит у тебя на столе, ее тоже заберут.

Мой стол. Все находилось на своих местах, даже лежали листочки и копии гранок. Мой закуток был похож на комнату в музее. Я взяла коробку и стала наполнять ее.

Мой экземпляр словаря Сэмюэла Джонсона отправился туда первым, потом — папины книги, которые он называл «библиотекой Скриппи». Я взяла в руки потрепанный том «Тысячи и одной ночи» и открыла сказку про Аладдина. На меня нахлынули воспоминания, и я закрыла книгу.

Я убрала все на столе и открыла его крышку. Там лежал роман, который я так и не смогла дочитать до конца. Из него выпал листочек — скучное слово, скорее всего дубликат. Я положила его обратно в книгу, а ее — в коробку. Карандаши и ручка. Блокнот. «Правила Харта» с запиской мистера Данкворта. Все отправилось следом.