Джеймс Макбрайд - Дьякон Кинг-Конг

Она слушала его молча, уставившись в окно на потемневший район, на старый вагон Слона в следующем квартале, на облезлые, обшарпанные улицы, где ветром носит газеты, на панцири старых машин, рассевшихся на бордюрах, как дохлые жуки. Она видела в окне отражение Катохи, пока он говорил позади, — белого человека в полицейской форме. Но что-то было в его голубых глазах, в том, как он поводил широкими плечами, как стоял и двигался, чем выделялся. Она следила за его отражением в окне, пока он говорил: глаза потуплены, не находит рукам места. Было в нем что-то огромное, пришла она к выводу, — заводь, пруд, а то и озеро. Милый ирландский акцент придавал элегантности, несмотря на мощные плечи и грубые руки. Человек рассудительный и добрый. И сестра Го поняла, что он в такой же ловушке, как и она.

— Пусть будет как будет, — сказала она тихо своему отражению.

— Нельзя все так просто бросить.

Она покосилась на него с нежностью. В притворе блеснули темные глаза.

— Заходите ко мне еще, — сказала она. И на этом открыла ему дверь.

Катоха без лишних слов надел полицейскую фуражку и вышел в темный вечер, где вонь грязной верфи проникла в его ноздри и сознание с легкостью сирени и лунных лучей, трепещущих бабочками у его пробудившегося сердца.

На следующее утро после визита к Руфусу Пиджак лежал в постели и решал — с помощью Хетти, — надеть ли клетчатый пиджак или ехать в желтом.

Она была в хорошем настроении, и они вполне ладили, пока их не перебила шальная струна гитары. Хетти пропала, а Пиджак, раздраженный, побрел к окну и выглянул, нахмурился из-за толпы, собравшейся на дворе у ступенек семнадцатого корпуса, напротив его девятого. На крыльце уже стояли четыре музыканта — один гитарист, один гармонист и двое с бонго и конгами. С четвертого этажа Пиджак увидел, как во двор выходят и другие барабанщики со своими инструментами наперевес.

— Божечки, — проворчал он. Обернулся в комнату.

Хетти пропала. А они так хорошо общались.

— Это ерунда, Хетти, — сказал он вслух пустой комнате. — Просто Хоакин со своими бонго. Вернись.

Но ее и след простыл.

Раздосадованный ее исчезновением, он окончательно выполз из кровати и, так как спал в штанах, надел только рубашку и пиджак — желтый, который одобряла Хетти, — да укрепил нервы глотком из оставшейся бутылки «Конга», чего Хетти уже не одобряла, но сама виновата, раз ушла. Сунул бутылку в карман и поковылял на двор, где к крыльцу семнадцатого корпуса стянулась толпа, чтобы послушать Хоакина и его группу Los Soñadores («Мечтатели»).

Хоакин Кордеро был, сколько помнили люди, единственным честным лотерейщиком в истории Коз-Хаусес. Низенький, приземистый мужичок с коричневой кожей, чье миловидное лицо нацепили на череп формы лыжного трамплина — затылок у него был плоский, как блин, и макушка сбегала вниз, будто склон, отсюда его детское прозвище «Сальто», или «прыжок» по-испански. Он не возражал. Хоакин был, как он сам выражался, «рубахой-парнем» и, как любой рубаха-парень, не попавший в политику, чем только не занимался. Принимал ставки через сделанное на заказ окошко в своей квартире на первом этаже семнадцатого корпуса — окошко, удобное для прохожих, с особым шкафчиком под подоконником, который он смастерил сам и в котором хранил на продажу сигареты поштучно и вино с виски в одноразовых стаканчиках для тех, кому нужно с утра накатить для смелости. Еще он бомбил на полставки, за умеренную цену обстирывал занятых работников, чинил сидушки кресел всем, кто попросит, иногда ухлестывал за какой-нибудь скучающей домохозяйкой, а также играл на гитаре и пел. Хоакин был, как говорится, многогранной личностью. Настоящий маэстро Коза, а его развеселую группу любил весь родной район.

В Козе мало кто ответил бы с уверенностью, так ли уж хороши Хоакин и Los Soñadores. Но без их присутствия — если не личного, то хотя бы мысленного — не обходилась ни свадьба, ни любой другой праздник — даже похороны, ибо, хоть играли они так, будто раскочегариваешь дизельный движок холодным октябрьским утром, в счет шло старание, а не результат. И неважно, что бывшая жена Хоакина, мисс Изи, заявляла, будто единственная причина, почему Los Soñadores играют на всех праздниках Коза, в том, что Хоакин жарит мисс Кржипчински — молодую белую соцработницу с большими дойками, которая не умела хлопать в такт и не узнала бы ритм сальсы, даже если б он выглядел как слон, зато ее объемные бедра двигались с таким собственным ритмом, какой любой мужик в Козе мог заслышать за тысячу километров. Мисс Кржипчински возглавляла досуговый центр для пожилых людей в Коз-Хаусес, выделявший деньги и всякую мелочовку на особые мероприятия по всему району. И действительно казалось странным, что досуговый центр, вечно жаловавшийся на безденежье, всегда находил средства, чтобы оплатить Los Soñadores кошачий концерт в Коз-Хаусес по любому поводу, в то время как Гектор Васкес из корпуса 34 когда-то играл на тромбоне у Уилли Бобо, а Ирв Тигпен из корпуса 17 сидел на барабанах у Сонни Роллинса. Не может она, что ли, и их пригласить сыграть для разнообразия?