Джеймс Макбрайд - Дьякон Кинг-Конг

Он отпустил Димса и швырнул обратно на койку с такой силой, что его голова стукнулась об изголовье и Димс чуть снова не лишился сознания.

— Больше ко мне не подходи, — сказал Пиджак. — Подойдешь — умертвлю тебя на месте.

Марджори Дилэни, молодая ирландо-американка, работавшая на стойке в доме престарелых имени Брюстера в Бенсонхерсте, привыкла к разнообразию странных посетителей с дурацкими вопросами. Палитра из родителей, детей, родственников и старых друзей, заходивших в вестибюль, думая проникнуть в комнаты, а иногда и в карманы постоянных обитателей дома — престарелых, умирающих и без пяти минут мертвых, — варьировала от гангстеров до жалких нищих или бездомных детей. Марджори научилась относиться к этому с благодушием и немалой долей сострадания вопреки всему тому, на что насмотрелась. Но даже после трех лет на должности она оказалась не готова к престарелому черному джентльмену неприглядного вида, когда в тот день тот ворвался к ней в голубой форме нью-йоркского жилищного хозяйства.

На его лице застыла кривая усмешка. Казалось, он с трудом передвигал ноги. Обильно потел. Выглядел он, думала она, совершенно спятившим. Если бы не форма, она бы сразу попросила Мэла — охранника, который сидел возле двери и целыми днями либо читал «Дейли ньюс», либо дремал, — выставить старика восвояси. Но в жилхозяйстве работал ее дядя, и у него там были цветные друзья, так что она подпустила пришельца к стойке. Тот не торопился, сперва окинул взглядом вестибюль и, видимо, впечатлился.

— Я тут ищу сестру Пол, — пробормотал он.

— Как ее зовут?

— Пол, — сказал Пиджак. Он навалился на стойку для опоры. Голова раскалывалась от боли — это было необычно. Еще он выбился из сил — тоже необычно. Он не брал в рот ни капли с тех пор, как поговорил с Хетти четырнадцать часов назад — хотя казалось, что четырнадцать лет. Эффект воздержания был огромным. Он ослабел и не находил себе места, мучился животом и трясся, словно падал в кошмаре с утеса и завис в воздухе, все кувыркался и кувыркался — никакого дна, только падение вверх тормашками. Он пришел сюда сразу от Димса и Сосиски в больнице и не мог вспомнить, ни что им говорил, ни даже как добрался. Дом престарелых находился в пятнадцати кварталах от больницы, в близлежащем Боро-Парке. Обычно такое расстояние Пиджак преодолевал не моргнув и глазом. Но на сей раз пришлось несколько раз останавливаться — и чтобы отдохнуть, и чтобы спросить дорогу. В последний раз он спросил, стоя прямо перед нужным местом, причем белого мужчину, который просто показал Пиджаку за плечо, ругнулся под нос и ушел. Теперь же за стойкой перед ним предстала белая девушка с точно таким же выражением лица, как у сотрудников офиса соцслужбы в центре Бруклина, куда он ходил по поводу пенсии покойной жены. Тот же вид, раздраженные вопросы, нетерпение, требования документов со странными названиями, которых он в жизни не слышал, в окошко суют формы с заголовками, какие он не мог ни прочитать, ни понять; формы заявок, где требовались списки, даты рождения и еще больше бумажек, а отдельные формы требовали заполнить другие формы, и все казалось таким сложным, что могли бы уж сразу печатать на греческом, и весь сонм названий, стоило клеркам их произнести, растворялся в воздухе. Пиджак начисто забывал, что такое «Формальный список мест работы в течение жизни», как только эти слова слетали с губ клерка, а также куда с этим идти и зачем оно нужно, а значит, когда он выходил из дверей соцслужбы, на ходу бросая бумажки в урну, то был настолько обескуражен, что изо всех сил старался забыть произошедшее, а значит, все равно что и не приходил.

Сейчас он как будто снова оказался там.

— Это имя или фамилия? — уточнила Марджори за стойкой.

— Сестра Пол? Это имя.

— Разве это не мужское имя?

— Это не он. Это она.

Марджори усмехнулась.

— Женщина по имени Пол.

— Ну, никакого другого ее имени я в свое время не знал.

Марджори быстро пробежалась по списку имен на стойке.

— Здесь нет женщины по имени Пол.

— Я уверен, что она здесь. Пол. Сестра Пол.

— Во-первых, сэр, как я уже сказала, это мужское имя.

Пиджак, обливаясь потом, чувствовал слабость и раздражение. Он оглянулся через плечо и заметил на посту около двери беловолосого охранника. Охранник сложил газету. Второй раз Пиджака посетило необычное чувство: гнев, снова пересиленный страхом и уже вполне обычным ощущением полного непонимания и беспомощности. Ему не нравилось удаляться от Коз-Хаусес. Здесь, в Нью-Йорке, могло случиться что угодно.