Синтия Д'Апри Суини - Гнездо [litres]

«ЦЕНЫ РУХНУЛИ» – было написано на щите. А ниже мелким шрифтом: «В продаже доступные квартиры».

Она купила две. Одну на верхнем этаже для сестры, у которой было трое детей и муж-халявщик, а вторую, поменьше, на первом – для себя. Заплатила наличными, попросила сестру оплатить только расходы на ремонт ее квартиры. Оставшаяся сумма все равно казалась колоссальной. У Фернандо был друг-юрист, он помог ей открыть краткосрочный счет, привязанный к чековой книжке. Она экономила как могла, но деньги улетали так быстро! Кто-нибудь из родни вечно просил в долг: на выплату за машину, на билет в Мексику, повидаться с семьей, на новое платье дочке на выпускной. Этому конца-края не было, и разве могла Матильда сказать «нет»? Не могла. Потому что стоило подумать о том, откуда у нее деньги, как ей становилось стыдно.

А теперь ей было еще и страшно, потому что надо было думать, как шевелиться проворнее. Надо было искать работу. Когда выветрился морфин, который ей дали в ночь после аварии, она признала то, что всегда понимала: она никогда не станет певицей. «Ты умная, Матильда, – сказала одна из медсестер в центре. – О какой карьере думаешь?» Никто раньше не употреблял в разговоре с ней это слово – карьера . Ей нравилось, как оно звучит. Нравилось представлять, как она каждый день ходит в офис. После школы она хотела поступать в колледж, но денег не было, а в тот день, когда она пришла домой, воодушевленная пятнадцатиминутным разговором с одним из перегруженных школьных консультантов, и принесла бланки заявления в общественный колледж и студенческого займа, родители приняли все в штыки. Она понимала, что они боятся, потому что у них нет документов, боятся, что это откроется и они потеряют работу. Позже в тот вечер она слышала, как они ругались, обсуждая, можно ли позволить ей подать заявление, отец все сильнее злился и заводился. На следующий день она попросила Фернандо устроить ее в кейтеринг.

Теперь у нее были кое-какие деньги; можно было пойти учиться куда хочется – но не на костылях и не с постоянной болью.

Винни не был первым в центре, кто заговорил о плановой ампутации, не первым, кто мягко (или, в случае Винни, агрессивно) пояснил, что из всех ампутаций ей досталась особенно поганая и надо бы ей подумать о новой операции – об ампутации ниже колена, которая даст ей доступ к более качественным протезам. Матильда не могла этого понять, потому что поначалу все так радовались, что ей сохранили столько ноги. Она мало что помнила о реанимации, но не забыла, с каким торжеством хирург ей сказал, что отнял «так мало кости, как только мог». Когда она повторила это хвастовство физиотерапевту, которая, нахмурившись, осматривала ее культю, та сказала: «Иногда много кости – это хорошо, иногда – не очень».

Она была права. Матильде почти все время было больно от протеза. Как бы медленно она ни пыталась идти, сколько бы ни отдыхала, как бы ни старалась укрепить другие мышцы, сколько бы защитных носков (много или мало) ни надевала и сколько массажей ни делала, через час-другой на протезе культя начинала пульсировать, боль постепенно поднималась по лодыжке, за колено, пока на задней поверхности бедра, там, где крепилась снизу ягодичная мышца, не завязывался плотный узел напряжения и почти невыносимой боли. (В каком счастливом неведении насчет устройства верхней части бедра и задницы она пребывала до аварии! Всего-то гадала, есть ли средство от мелких целлюлитных комочков, выглядывавших из-под ее очень коротких шортов.) Почти каждый день боль вползала в ее бедро; чуть реже случались дни, когда к полудню начинала болеть шея, и Матильда вынуждена была лечь еще до обеда.

Громко, настойчиво и сердито прозвенел дверной звонок. Винни . Матильда открыла дверь и увидела его – с коробкой пиццы, которую он удерживал левой рукой, и зеркалом в полный рост, сунутым под бионическую руку. Он зашел в квартиру, и она с опаской посмотрела на длинное зеркало.

– Не хочу, чтобы оно было в доме.

– Может, и не хочешь, но оно тебе нужно. С ногой совсем беда, так?

Едва взглянув на Матильду, он понял, как ей больно. Она все равно смеялась и улыбалась, но взгляд плыл. Винни все понимал.

– Да все не так плохо, – соврала Матильда.

В хорошие дни несуществующая нога зудела или просто давала о себе знать, словно была на месте, и это призрачное присутствие сводило Матильду с ума. Но в плохие дни нога болела до того, что туманилось в голове. Сегодня ей казалось, что в отсутствующую ногу впиваются иголки. У Матильды несколько недель чесался палец, которого не было. Она поймала себя на том, что представляет себе, как ей ампутируют уже несуществующую ногу, – полный бред.