Джимуль. Не шевелись.
Гавриэль. Я, понятно, не могу удержаться и включаюсь в разговор. “Italiano?” – “Si”. יידיש? – יאָ
[90].
Джимуль. Перестань дергаться, ты хочешь, чтобы я тебе ухо отрезала?
Гавриэль. Я заподозрил, что он один из наших, ну, знаешь, из переселившихся душ. Сколько мы мечтали найти еще одного переселенца, как мы! Спросил его на языке страны Ашкеназ [91], откуда господин прибыл, в каком году родился. Не отвечает. Попробовал по-итальянски, тоже ничего. Только бровь поднял и разозлился. Потом зашел господин Рагшаб – знаешь, кто это? Я тебе о нем рассказывал…Тьфу… Кхе-кхе… Тьфу…
Джимуль. Что случилось?
Гавриэль. Волосы в рот попали. Господин Рагшаб – король фиников, один из самых богатых негоциантов в Марокко. Что же понадобилось финиковому королю в британском консульстве? Толмач ему нужен! Тот сразу вскидывается: “Меня, возьми меня! Я на девяти языках говорю! Йес, ви, си, йо!” Что-то во всем этом есть с душком, так я его и спрашиваю, на чистом мамэ лошн , что за представление он тут устроил. Что же выясняется? Он ни одного языка не знает, но на всех языках умеет сказать “да”. Ты хоть раз слыхала о таком?
Джимуль. Ну, я бы не сказала, что это самый страшный грех. Люди хотят как-то зарабатывать себе на пропитание.
Гавриэль. Но это наглость.
Джимуль. Ну и что? Наша Венеция была республикой наглецов.
Гавриэль. Венеция все еще существует, знаешь ли.
Джимуль. Нашей Венеции нет. Я слышала, больше нет никаких гетто, Наполеон “освободил” евреев.
Гавриэль. Джимуль, я же на середине рассказа. Короче говоря, поняв, что тот ему наврал с три короба, господин Рагшаб хотел отрубить ему голову, даже саблю выхватил. Такие, как он, могут это сделать и выйти чистенькими. Но я взмолился за его жизнь, и господин Рагшаб его помиловал.
Джимуль. Экая добрая душа, согласился не рубить голову несчастному бедняку.
Гавриэль. Да нет, он самый настоящий джентльмен, поверь мне. Спросил меня, откуда я знаю все эти языки. Я ответил, что я толмач и зовут меня Гавриэль Сиксо. Так ты сынок старика Сиксо? – спрашивает он меня. Того, которому отрубили ухо, потому что он что-то там не расслышал и перевел неверно? История не повторяется, говорю я господину Рагшабу, объясняя, какая несправедливость была допущена по отношению к моему отцу, несправедливость, за которую я расплачиваюсь по сей день. Я сказал ему, что тоскую по Гибралтару, где я вырос. Обещал ему, что если только он предоставит мне такую возможность…
Джимуль. Ты знаешь, что у тебя одно ухо ниже другого?
Гавриэль. Ты меня не слушаешь, Джимуль!
Джимуль. Слушаю, однако суть-то в чем? Знала бы, какой длинный у тебя рассказ, я бы тебя не только постригла, но и новый кафтан тебе сшила.
Гавриэль. Ладно, я уже добрался почти до самой сути. Оказалось, что финиковый король собирается предпринять поездку в Британию, хочет завозить туда финики и…
Джимуль. Что сейчас, снова волос наглотался?
Гавриэль. Он предложил мне присоединиться к нему в качестве переводчика. Такой возможности больше не представится. Сказал, что попытается помочь вернуть меня под попечительство! Понимаешь, что я сказал? Сертификат! Мне больше не придется разуваться за стенами меллы. Мне будет позволено ездить верхом на лошади. На коне! Я тут заглянул на днях к Абдалле-седельнику, просто так, посмотреть, вообразил, как я сижу на коне, высоко-высоко…
Джимуль. Нет, на этой стороне все еще покороче…
Гавриэль. Джимуль, ты слышишь, что я говорю? Мне предстоит уехать. В Британию.
Джимуль. Навсегда?
Гавриэль. На несколько месяцев. Если контракт продлят… тогда… но я и мечтать об этом не смею. Я отличный толмач и заслуживаю это. Ты бы тоже могла поехать, если бы были женщины-толмачи. Может, когда и будут, кто знает? Мир меняется, и мне предстоит стать частью этого, повидаю разные страны…
Джимуль. Навидались уже.
Гавриэль. Познакомлюсь с разными людьми…
Джимуль. Назнакомились уже.
Гавриэль. Я еду в Европу, Джимуль, глядишь, и до Венеции доберусь. Смогу побродить по каналам, которые до сих пор являлись мне только во снах. Я уже дышать не могу в этой мелле, со всей этой бедностью, грязью, мелочными сплетнями. Мне обрыдло быть а́фаль аль-сафли́н , самым униженным из всех униженных. Надоело быть несчастным евреем. По правде говоря, мне надоело быть евреем вообще, но если это то, что мне суждено свыше, то я хочу быть богатым евреем, способным влиять на судьбу нашего народа. Хочу увидеть мир. Хочу, чтобы мои дети увидели мир.
Читать дальше