Рои Хен - Души [litres]

И это мой сын Гриша? Да это Григорий Грозный какой-то! Наподобие Ивана, что был царем на Руси.

Когда Грише исполнилось восемнадцать, израильская армия не захотела его, сказали, что он в школу не ходил и вообще у него проблемы с психикой. Я подумала, не страшно, так даже лучше для него, лучше для меня и лучше для обороноспособности Государства Израиль. Он засел дома и принялся читать книги. Сперва нашел несколько книг на улице, потом уж я ему денег стала давать, чтобы покупал в книжном магазине. А он начнет читать, а назавтра уже говорит: я закончил. Закончил, закончил, закончил. Я так и не поняла, врет он или взаправду читает. Теперь-то, когда я посмотрела, как он пишет, я понимаю, что и вправду читал. Сказала ему: коли уж ты такой книгочей, шел бы в университет. Сдай по-быстренькому на аттестат экстерном и иди учиться.

В Израиле в университет поступают поздно, после армии и всех этих треков, и трипов, и не знаю, чего еще. Да и не университет это, а карнавал какой-то, все целыми днями на лужайке торчат да в кафетерии. Убейте меня, если я понимаю, как каждый месяц кто-нибудь получает здесь Нобелевскую премию.

Ясное дело, роман Гриши с университетом закончился очень быстро. Он и записаться-то не успел. В день открытых дверей он пошел туда посмотреть, как проходит семинар по истории. Почему именно история, спрашиваю, зачем изучать то, что было, учись лучше тому, что будет. Но он пошел. Вернулся и говорит – не пойду, мол, ни на какие экзамены экстерном и ни в какой университет; профессор, что перед ними выступал, – сущий имбецил, ни хрена не знает. Ну-ну, только Гриша у нас знает все обо всем. Так и не стал учиться в конце концов. Остался сидеть дома. Курит и кашляет, кашляет и курит. А я, нервы у меня уже слабые. Вместо сына-историка у меня сын-истерик.

Минуточку, простите меня. Не понимаю, сколько времени можно сидеть в ванной?! Грише стоило бы рассказать, как он перевоплотился в карпа. В Москве мы, когда покупали карпов, пускали их в ванну… Нет, минутку, пойду проверю, как там у него дела.

Ну, что вы на это скажете? Я его зову: Гриша! Молчит. Спрашиваю: ты там жив? Говорит мне: нет. Комедиант!

Теперь насчет того, что он написал. Как он утонул в море – так вот, это было не Адриатическое море. Это вообще не было море. Это был трагический курьез, приключившийся, когда я первый год работала смотрительницей в Тель-Авивском музее.

Коллега моя, Надя, которая была смотрительницей в зале миниатюр, показала мне фотографию своей дочери. Дочка эта, как бы сказать, отнюдь не миниатюрная. Надя посетовала на то, что дочка не может найти себе жениха, и сказала, может, я познакомлю ее с моим сыном. В наше время много девчонок не могут найти себе жениха, потому что карьера, и времени нет, и все боятся поговорить с глазу на глаз, а только посылают инфантильные картинки с сердечком, и бокалом вина, и не знаю даже, с чем еще.

И мы условились так: Надя приводит в музей свою дочь, я привожу Гришу, и мы им ничего не говорим. Оставим их прогуливаться по “европейскому искусству XVI–XIX веков”, и что будет, то будет.

Хоть мы с Надей и решили, что ничего им не скажем, дочь ее заявилась разодетая как на свадьбу. Хорошо хоть раввина с собой не притащила, с бокалом, чтобы разбить его. Я подумала, что платье ее – настоящая пародия, но ничего не сказала. Я человек не религиозный, однако что мне терять? Помолилась Богу, чтобы Гриша нашел ее симпатичной и пригласил в музейный кафетерий. К тому же там скидка для работников музея.

Наконец Гриша явился. Небритый, ногти на руках как петушиные когти, в одном ботинке шнурка нет. Как можно умудриться потерять шнурок? Надина дочь, увидев его, не убежала, для меня это был добрый знак. Я наблюдала, как Гриша ходит возле Рембрандта и Дюрера, и почти плакала, потому что увидела, как он рассматривает картины. Ему было интересно. Остановился против картины Мауриция Готтлиба, той, на которой художник трижды изобразил себя в виде и взрослого мужа, и юноши, и мальчика. Картина так его захватила, что, когда Надина дочь подошла, он даже и не взглянул в ее сторону. Потом двинулся дальше, от картины к картине, пока не увидел картину Каналетто – венецианский вид.

И вдруг заплакал. Всамделишными слезами. Стоял перед картиной, и все лицо у него было мокрое. И еще он весь вспотел. Рубашка промокла так, будто он и вправду в воду упал. И тут Надя говорит: “Красивая картина, правда?” Но он не ответил. Физиономия у него всеми цветами переливалась, то пунцовая, то синюшная… “Красивая картина, правда? – повторила Надя, и опять как заведенная: – Правда? Правда? Правда?” И коснулась его плеча. Это была ошибка.