Дмитрий Глуховский - Текст

Довезло до Савеловской, пора выходить. Десять процентов; и Игорь тогда только, поморив Илью как следует, бросил: «Полтора кило».

Полтора кило. Илья перемножил двести на полторы тысячи. Триста. Даже если оптовые цены другие, это больше двухсот пятидесяти тысяч долларов. Двухсот. Пятидесяти. Тысяч.

Это как что угодно. Памятник из мрамора и жизнь без конца.

На остаток батарейки предъявил Магомеду самое опасное:

– Полтора кг. Но деньги вперед надо будет курьеру. Не я прошу, люди требуют.

Магомед не успел ответить – погасло.

Дверь в подъезд была прикрыта неплотно – кирпичный осколок мешал захлопнуться; Илья так делал школьником, когда выходил играть во двор. Скамеечные старушенции его ругали за это – мало ли кто шастает, забредут. Он тогда над ними смеялся и все равно пихал двери в пасть кирпич, еще и к петлям поближе, чтобы бабки не выковыряли. На зоне потом послушал инструкций, как старух полотенцем удавить, а как прыгалками. Зря смеялся. Старуха – удобная дичь, ее и слабый добыть может. Вспоминал там эти свои кирпичи и маму вспоминал.

Вот замер около этого кирпича. Повертел головой. Простенок между домами был пустой. Школьники, небось, тут все вывелись, стало царство старух. Посмотрел в окно: с улицы ярче, стекло амальгамой покрыто. Если кто и глядел сейчас на него с их кухни в ответ, Илья бы не понял.

«Макаров» дома оставил – не тащить же его с собой; теперь жалел.

Дверь приоткрыл осторожно. Впустил впереди себя свет. Выпустил – сырое тепло. Подъезд молчал. Дышал с бронхиальным присвистом: сквозняком с первого этажа по пятый. И молчал.

Где бы его ждали тут?

Где бы сам Илья тут ждал, если бы хотел человека застать? На лестнице при входе? У мусоропровода на верхнем полуэтаже? В квартире. Дверь в квартиру не запирается. Заходи, кто хочешь, бери, чего хочешь. Лучше всего было бы в квартире.

Пошла какая-то минута, а он все ждал. Слушал. Расхотелось спешить.

Дождался: с Деповской повернула к ним в проулок детская коляска. Розовая, лежачая. И с ней – женщина в стеганом синтепоне и вязаной шапочке. Он таких соседей не знал, а она шагала прямо к нему, к их подъезду.

Стоял, глядел на то, как она подкатывала своего ребенка к нему все ближе, времени меньше оставалось. Может, мимо? Может, в сосны идут?

– Молодой человек! Не закрывайте!

Надо было хлопнуть дверью у нее перед носом, взлететь одному по лестнице вверх, и если там кто ждет… Пускай уже в него одного стреляет, если стрелять пришел. Пока она с коляской внизу провозится… А если этот, спускаясь, ткнется в нее и решит не рисковать?

– Не поможете поднять?

Она потерла раскрасневшийся на холоде нос. Мясистые икры в черной упаковке, блеклые глаза – в фиолетовой. Илья заглянул в коляску. Там была видна только кнопка носа, шапочка натянута по самые щеки. Сопела ровно.

– Девочка.

А может, наоборот: если он вместе с ней будет подниматься, они не решатся? Свидетель. А женщину с ребенком убивать заодно это как-то… Проще уж в другой раз. Илье было бы проще то есть.

– Вы из нашего дома?

– Я… Тут. Да. Из одиннадцатой. Горюновы. Приехал только что.

– А мы снимаем. Пятый без лифта! Сказала бы. Поможете? Вы слышите меня, молодой человек?

– Да.

Взялся за передние шасси. Распахнул дверь пошире. Шаг. Шаг. Сверху было почти тихо. Эхо только шаркало вперед по лестнице, больше ничего.

Младенец от качки запричмокивал, забеспокоился. Стал хныкать. Мешал вслушиваться.

– Полгодика, – рассказала женщина. – Вас как зовут?

– Илья.

– А то муж на работе весь день, хоть не гуляй.

Вывернули со второго к мусоропроводу между этажей. Девочка расходилась, начинала верещать.

Как в том сне, вспомнил Илья. Как во сне, где он шел по подъездным ступеням и ждал затылком пули. А вышел к Нине в квартиру, в лето, в преддорожные хлопоты и в печеный яблочный аромат.

В спину упорно дуло от незапертой подъездной двери, подгоняло Илью вверх. А Илья на вред ветру притормаживал, не хотел восходить.

Подошли к третьему.

Мимо своей двери постарался проспешить и отвернуться, вдруг в глазок смотрят.

Поднял их на пятый, принял благодарности, и сам ее поблагодарил – ей непонятно, за что. Только когда она заперлась у себя, у Ильи чуть отлегло.

Спускался на цыпочках.

Спичка была на месте, но он не поверил спичке. Дверь открывал так, как будто возвращался субботним утром из клуба, чтобы никого внутри не разбудить.

Но как только распахнул пошире – квартира выдохнула ему в лицо спертым кухонным воздухом: щами и чем-то лежалым – и на его глазах дверь в материнскую спальню толкнуло сквозным порывом, и она с грохотом захлопнулась.