Альфред Дёблин - Пощады нет

Деблин — таков характер его нового романа — не называет партий их конкретными именами. Но когда писатель заговаривает о «верноподданной партии воинственного государства», не трудно догадаться, о ком идет речь.

Уже в «Берлин — Александерплаце» можно было без труда обнаружить злые оценки германской социал-демократической бюрократии и руководимой ею Веймарской республики. «Германское государство есть республика, и кто этому не верит, — сатирически писал тогда Деблин, — получит в морду». Но непосредственным практическим выводом, вытекавшим из свистопляски образов «Берлин — Александерплаца», был мотив, проходивший через весь этот роман и особенно громко звучавший в его эпилоге: «Отчизна, сохрани покой, не влипну я, я не такой». Недаром «Берлин — Александерплац», несмотря на всю своеобразную социальную «истерику», которая была в нем заключена, завершался многозначительным преображением неугомонного Франца Биберкопфа в скромного и тихого привратника: «Под его окном часто проходят люди со знаменами, музыкой и песнями, Биберкопф хладнокровно взирает на них и остается дома. Если итти с ними, то придется расплачиваться своими боками… У человека есть смекалка, а за осла решает палка».

В романе «Пощады нет» Карл, на долгие годы ушедший от рабочего класса, в эпилоге не только далек от этой премудрости пескаря, но — в отличие от Франца Биберкопфа — заканчивает свой жизненный путь тем, что рвется в ряды революционеров. Деблин заканчивает роман восстанием пролетарских кварталов, вооруженным штурмом капитализма и, несмотря на поражение восстания, полным оптимизма заявлением: «Спавшие летаргическим сном массы страны в первый раз за сто с лишним лет поднялись против своих угнетателей, они пришли в движение, новое могучее чувство свободы омыло их души. Это чувство… их больше не покинет».

Отмечая поворот Деблина в новом и столь необычном для него направлении, нельзя не сказать о целом ряде и политических и художественных провалов в книге «Пощады нет».

Зло критикуя капитализм, Деблин терпит неудачу, как только переходит к художественной конкретизации революционных идеалов. Правда, Деблин явно предпочитает постулировать их абстрактно, говорить «вообще» о революции. Но когда самим ходом развития фабулы писатель вынуждается затрагивать эту острую тему, она получает разрешение, которое порой отдает даже каким-то туманным, полуанархическим душком.

Образ Пауля, представляющего, по замыслу Деблина, идеал пролетарского революционера, в этом отношении безусловно порочен. Наделив Пауля идейностью, готовностью в любую минуту отдать свою жизнь за дело освобождения пролетариата, Деблин придает, однако, Паулю и такие черты, которые резко противоречат подлинным пролетарским революционерам.

Не говоря о бесконечных «романтических» переодеваниях Пауля то в женское платье, то в фешенебельный костюм заграничного джентльмена, не говоря уже о завязанных глазах и прочих рокамболевских штуках, которыми Пауль украшает «приемы» своих посетителей, — не может не вызвать резкого осуждения та совершенно чуждая пролетарской революции авантюристическая черта, которая столь явственно чувствуется в фигуре Пауля.

Вместе с тем, видимо, стремясь противопоставить неустойчивому Карлу образ идеального во всех отношениях «революционера», Деблин превращает Пауля в некую ходячую р-р-революционную схему, с глазами, которые «невероятно блестели, отливая сталью».

Порочным итогом этой «революционной» схематичности является способ разрешения автором политического и личного конфликта между Паулем и Карлом.

Абстракция, схематическое видение мира приводит Деблина к тому, что весь свой роман он пытается построить вне времени и пространства. Если в «Берлин — Александерплаце» конкретность в виде разбушевавшейся оргии явлений и фактов целиком подавляла автора, то теперь Деблин, сохранив лишь немецкие имена действующих лиц, во всем остальном тщательно избегает малейшей конкретизации. В романе фигурирует борьба капиталистов и пролетариата (вообще!). Но нет даже ни единого упоминания, в какой, собственно, стране и в какую пору разыгрывается эта борьба классов. Правда, действительность буйным ветром врывается в схему и приносит с собой слова, пахнущие печальным ароматом современности: война, инфляция, кризис. Но все это усердно зашифровывается писателем, лишается конкретных, жизненных красок и тем самым обедняется.