Альфред Дёблин - Пощады нет

Карл поднялся, голос у него понизился до сипоты:

— Милостивый государь, вы говорите о моей стране.

Гость с изумлением посмотрел на него своими иссиня-стальными глазами и, в свою очередь встал:

— Страна эта и моя, милостивый государь. Еще вопрос, чья она на самом деле.

— В данную минуту мы не станем заниматься разрешением этого вопроса.

— Вы, во всяком случае, стоите по другую сторону.

— Существует только одна сторона и злонамеренные элементы.

Гость, точно от боли, точно его ударили, зажмурил левый глаз.

Карл:

— Кстати, если бы вы вздумали использовать старые дела, помните, что я нисколько не боюсь этого.

Гость (тихо, после короткой паузы):

— Каналья.

И отвернувшись, спокойно зашагал своими длинными ногами в переднюю. Взявшись за ручку выходной двери, он повернулся к Карлу, который стоял на пороге столовой:

— Не забывайте: пощады не будет!

Войдя в музей, Карл нахмурился и стал думать, какие вещи можно починить и под каким предлогом. Посмотрел на свой драгоценный шкаф и с досады прикусил указательный палец. Поднял жестяного рыцаря и с нетерпением ждал утра, чтобы отправиться на фабрику: ему захотелось работать, надо было наверстать, что он запустил (как ему казалось) в последние несколько недель. Позвонил по телефону своим друзьям, с которыми связан был на политической почве, предложил им сейчас же встретиться в ресторане и до поздней ночи засиделся с ними в оживленной беседе.

Почему этот агитатор Пауль именно теперь приехал сюда стало ему ясно только из разговора с друзьями.

Государство собиралось нанести новый удар по заработной плате, предприниматели наседали, требуя, чтобы оно, в качестве крупного предпринимателя, выступило с почином снижения ставок; соответствующий закон, касающийся железных дорог и других видов транспорта, в ближайшие дни выйдет; по всем признакам, вспыхнут стачки, размах их трудно, конечно, предвидеть.

Наутро Карл проснулся очень рано. Установил, что появление этого человека, этого агитатора, как-то успокоило его. Жаль, что это не случилось раньше. Из-за этого человека убиваться десять долгих лет! Из-за его пустых бредней! Непостижимо. Надо быть сумасшедшим. Я бесконечно благодарен матери, сумевшей разглядеть его.

И Карл, вспоминая вчерашний политический разговор в ресторане, думал об организационных выводах, которые он должен из него сделать. Он колебался между двумя возможностями: написать в полицию спешное письмо без подписи (смотри старые дела) с указанием местопребывания Пауля (тогда он отомстит ему); что-либо радикальное непременно должно произойти; вдобавок ко всему, этот парень еще осмелился переступить его порог (как раз в ту минуту, когда он превратил в кучу осколков свой чудесный музей; в конечном счете Пауль в этом тоже виноват. Пускай он поплатится, он должен поплатиться, поплатиться за его, Карла, жизнь, и за жизнь многих людей) — или позвонить Эриху и предупредить его относительно Пауля.

На фабрике ему принесли письменное приглашение явиться в таможню для дачи показаний. На повестке стояло: «срочно», просьба была притти завтра же утром. Карл мгновенно понял, в чем дело. Он отдал распоряжение продолжать разборку машин и пересылку их по частям за границу, где он основывал филиал своей фабрики. Кто-то на него донес. Кто? Конкуренты, случайная ревизия, обозленные рабочие? Так или иначе, но повестка не произвела на Карла никакого впечатления, все устроится, он вызвал своего врача, чтобы тот написал ему на несколько дней свидетельство о болезни, и послал доверенного в таможню, чтобы частным путем, может быть, «металлическим» рукопожатием замять дело. Ему нужна свобода действий для сведения счетов — он не знал точно с кем.

В том, что он, перевозбужденный, накачиваясь вином, таскаясь чорт знает где, делал с собой, было что-то бредовое. По собственному почину, он через посредство адвоката устраивает встречу с Юлией, это его идея, рецидив, Юлия — его жена, она должна ему помочь, его душит отвращение к разврату, в котором он, загнанный, погряз, у него нет другого выхода. В столовой адвоката, — тот оставляет их одних, — он молит Юлию о спасении. Этот человек, с затравленным землистым лицом, с большими мешками под глазами, который сидит с ней рядом и теребит бахрому скатерти, совершенно невероятно! — Карл. Он не говорит больше так странно и таинственно об ужасной борьбе за нее, он спрашивает (ни слова о детях) о Хозе, и она видит, как глаза его при этом вспыхивают, мерцают. Значит, он все еще страдает, и она дрожит от страха, как бы он чего-нибудь не сделал Хозе. Но она чувствует, что здесь примешаны какие-то другие мотивы, что для него уже вся их совместная жизнь погружается в небытие, трудно понять, чего он добивается, куда его влечет. Целый час она слушала его шопот, его жалобы, превозмогая себя, позволила ему целовать себе руки (омерзительно, не могу я!) И он успокоился, она чувствует. Это был порыв, его потянуло ко мне, теперь он снова отдалится, но что мне с ним делать, почему он не может найти кого-нибудь, кто помог бы ему, я на это не способна, я не могу больше.