Альфред Дёблин - Пощады нет

И рыбы могли упиваться допьяна, и камыши, и водоросли с жабами, лягушками и стрекозами могли такую песнь вознести к солнцу, какую солнцу никогда еще не случалось слышать; они могли восхвалять людей, которые думали о них и уделяли им от щедрот своих. Но людей постигла кара, они вовсе не были богатыми, и те, кто при свете луны и фонарей выливал вино в илистую воду, горевали еще сильней, чем те, кто позже узнал об этом. Они чувствовали всю постыдность толкавшей их на это необходимости. Но если бы они не опустошали бочек, кто платил бы за вино, которого было почти столько же, сколько воды? А если бы никто не платил за него, на что бы жили они, виноградари, батраки, рабочие? И участь, постигшая в этот проклятый год вино, постигла и горы всякого хлеба. Его жгли, примешивали к нему красящие вещества, чтобы сделать пригодным только для скота, меж тем как улицы кишели миллионами голодных бедняков. Но истреблять хлеб было необходимо, ибо люди были сыты не хлебом, а деньгами.

Когда глупые газеты раструбили об этом по всему миру, всюду, во всех странах начались глубокие волнения. Новость эта производила впечатление сенсации только на ограниченных людей, многие толковали о преувеличениях и подстрекательских слушках. Но она все же буравила людские толщи, умники и ученые, тотчас же всплывшие на поверхность, высказывали свое мнение по поводу событий, они находили их совершенно непонятными и этим только усугубляли зло.

И тогда возникло и быстро разрослось чувство, что так дольше продолжаться не может, откуда-нибудь да должна притти помощь, хотя бы от самого чорта. Царствующий дом держался в тени, правительство же его действовало с холодностью и жестокостью, характерной для властителей этой страны; ибо с народом у них был заключен сатанинский договор: они обещали и обеспечивали ему порядок и спокойствие, народ же продавал им за это свою душу. Ибо, когда нависла недвусмысленная угроза осадного положения и недвусмысленного образования нового кабинета, — куда девалась оппозиция, новое течение, радикалы, от которых исходил прежде свежий ветер? Они «выросли», они стали партией, они укомплектовались собственными профессиональными союзами, газетами и своевременно поняли свою задачу, а именно: отбивать приверженцев у других партий. Можно ли было ждать от них помощи?

Пауль работал в городе.

Он посещал собрания трамвайщиков, автобусных шоферов и кондукторов. Его никто не знает, его считают иностранцем, изгнанником, кое-кто даже подозревает в нем шпика, он не произносит речей, его прежняя способность собирать вокруг себя людей — оказывает свое действие. Он обращается к молодежи и к людям, еще сохранившим стойкость. Это та самая столица, где в пору его юности его окружали борцы, умевшие итти на смерть, здесь он надеется если не одержать победу, то хотя бы загнать врага в тупик. Правительство опубликовало свой проект, организации совещались, как реагировать; и тут вокруг Пауля стал группироваться боевой батальон рабочих к которому тянулась провинция и который сумел добыть себе оружие.

— Единственно сколько-нибудь стоящая организация у противника, — говорил Пауль, — это армия, и поэтому нам тоже надо иметь армию.

Эриха, у которого Пауль жил в первые дни, поразил этот человек, его бессменно, точно телохранители, сопровождали двое юношей. Эрих неохотно дал ему приют, так как ему довольно прозрачно намекнули, что речь идет о важной личности, и Эрих, подавленный и запуганный, не желал никаких дальнейших разъяснений на этот счет и лишь терпеливо ждал, пока они найдут другую квартиру (что случилось уже через день). Незнакомец проявил интерес к Эриху. Он осматривал оборудование аптеки, пил и болтал с Эрихом и обоими юношами до глубокой ночи, это был очаровательный светский человек. Эрих садился к роялю, незнакомец пел под его аккомпанемент уверенным своим голосом; с какой-то ненасытностью слушал он обо всем, что касалось театра и новостей литературы. Несколько дней спустя он еще раз зашел к Эриху и стал расспрашивать об его брате, он хотел знать, как стал Карл этаким атаманом разбойничьим, этаким извергом (он ни словом не выдал своего знакомства с Карлом), но Эрих, чувствуя беспокойство от пристального взгляда и властного тона этого человека, стал рассказывать, как он привязан к Карлу, как много Карл сделал для семьи, как с собственной семьей ему не повезло.

— Я слышал, что жена его, забрав детей, сбежала.

Эрих испугался, но незнакомец похлопал его по плечу: