Альфред Дёблин - Пощады нет

Полчаса на кухне и в коридоре, примыкающем к кухне, женщины не слышат ни звука. Ни звука, Неужели хозяин не будет сегодня ужинать? Может быть, сказать ему, что стол накрыт? Но кто пойдет туда? Фрейлейн ни за что не хочет пойти, горничная старше ее, она решительно направляется в комнаты. Пауза. Вдруг — крик, горничная бежит, спотыкаясь, по коридору, зовет кухарку. Барин, — ну что там с барином? — он стоит около музея, у двери, он не оборачивается, не отвечает, он стоит спиной, неизвестно, что он там делает.

Тогда втроем, растерянные, приободряя друг друга, они направляются по длинному коридору в столовую, но оттуда слышно какое-то движение, и вот хозяин, большой такой, переступает порог и медленно, неестественно прямо, с высоко поднятыми плечами, идет им навстречу; они видят у него в руках письмо, голова у него опущена, губы странно заострены, лоб наморщен. Возле детской он останавливается. На него жутко смотреть, его нельзя оставить в таком состоянии, надо кого-нибудь позвать, с ним что-то происходит. В это мгновенье рука его разжимается, конверт падает ему на ботинок, письмо оказывается у его ног, плечи опускаются, они слышат, как он вздыхает, он слегка покачивает головой. Кажется, будто он хочет нагнуться за письмом, он тянется за ним левой рукой, но колени слишком податливы, он склоняется, опускается вдоль стены, ноги скользнули по дорожке, он сидит на полу, наклоняется и падает. Все трое подбегают к нему. Они пытаются его поднять, но он лежит невероятно тяжелой массой. Фрейлейн высвобождает свою руку, хочет вызвать врача. Лежа на полу, — они почти стянули с него пиджак, — он открывает глаза, шарит руками по полу, поворачивает голову, узнает горничную — она поддерживает его; он садится, сидя оправляет на себе пиджак и тяжело поднимается. Шатаясь, поддерживаемый с обеих сторон, входит он в детскую и, глубоко дыша, опускается на кровать Юлии-младшей, тихо просит воды. Он пьет, задумчиво смотрит перед собой, велит принести бумажку, которая лежит там в коридоре — на полу, письмо. Он просил бы еще, чтобы кто-нибудь позвонил брату, аптекарю, пусть придет. Девушки выходят, фрейлейн остается у дверей дежурить. Он тихо сидит на краю кровати, точно размышляя после оконченной беседы, руки его вяло висят меж колен. Письмо и конверт лежат возле него на одеяле.

Через десять минут — резкий звонок. Это примчался Эрих. Горничная что-то шепчет ему на ухо — барину, повидимому, нездоровится. Увидев растерянные лица прислуги, почуяв странную атмосферу, царящую в яркоосвещенных комнатах, Эрих вынужден крепко взять себя в руки. Где же хозяин? Женщины указывают на детскую. Карл сидит на кровати, потирает себе лоб, молча смотрит исподлобья на Эриха и улыбается. Потом начинает растирать колени, они почему-то не слушаются, берут Эриха за руку и встает. Он покорно дает увести себя из детской. Но у двери еще раз оглядывается, показывает на письмо, лежавшее на кровати, фрейлейн подает ему письмо. И вот они, Карл и Эрих, медленно идут в кабинет. Карл все время вздыхает. Они садятся на кушетку, и Карл, улыбаясь, протягивает Эриху письмо, которое он вместе с конвертом только что сунул себе в карман. Зевая, он говорит:

— Оно немного помялось. Это от Юлии. Она сейчас здесь, вернее, она уже снова уехала.

И следя за тем, как Эрих разглаживает бумагу, он кивает и говорит:

— Она очень торопилась.

Эрих прочитывает письмо и прикусывает нижнюю губу. Надо что-то сказать:

— А дети?

— Она взяла их с собой. Она ведь пишет об этом. Покажи-ка. Вот же, видишь? Счастлива, почему, в сущности, счастлива, я ведь ей ничего не сделал.

Он передергивает плечами. И несколько раз, покачивая головой, повторяет:

— Однако, она очень торопилась.

Глядя, как он все время хмурится и пристально смотрит перед собой, Эрих понимает, что Карл ни на чем не может сосредоточиться. Он помогает брату раздеться и лечь в постель.

Уложив Карла, Эрих идет на кухню, просит горничную принести бутылку красного вина и выпивает глоток за глотком два стакана. Весь какой-то обмякший, он опускается в кресло и ждет действия алкоголя. Он застыл, помертвел, Карл владеет им, он, Эрих, потерял себя, снова зло, сотворенное другими, ударило по нем. Но вот, мало-помалу руки и ноги Эриха наливаются теплом, это — вино, он замечает вазу с цветами, а на большом столе — чудесный букет. Этот празднично убранный дом — поле битвы демонов. Какие арены выбирают себе демоны! И Эрих встает и идет туда, где он чует что-то человеческое, — на кухню. А кроме того, он непрочь поесть. На кухне, куда он вваливается, сопя, стоят молчаливой стайкой женщины: горничная, фрейлейн и кухарка. Эрих просит приготовить ему бутерброд, если возможно, с холодным мясом, либо с каким-нибудь не острым сыром. Все оживляются. Горничная и кухарка страстно убеждают его поесть горячего, все стоит еще на плите, и Эрих послушно садится за стол. Пока он соображает, как велика емкость его аппетита, ему подают блюдо за блюдом, он ест, расспрашивает женщин, как кого зовут, давно ли они здесь служат, поужинали ли они уже и какое кушанье каждая из них любит больше всего. Хлебая суп, он считает нужным оправдаться в том, что он теперь ест, ведь он, в сущности, уже ужинал сегодня, но без горячего. Некоторые, когда они расстроены, едят, как дикари, они не замечают, что рядом, другие, теряют аппетит, он же сначала заставляет себя есть, а уж во время еды аппетит постепенно появляется, — хорошая еда не хуже любого приятного времяпрепровождения. Беседа эта, проведенная в милой и понятной форме, произвела на трех женщин самое лучшее впечатление. Между прочим, Эрих сообщил, что сегодня он будет ночевать здесь, так как брат заболел. Кстати, как это началось? И тут псе трое, вразброд, наперебой, шопотом рассказывают ему, как они ждали барыню с детьми; фрейлейн, плача налагает, как после обеда барыня велела детей одеть, она, фрейлейн, решительно ничего не подозревала, и вдруг дети не вернулись. Хозяин пришел в назначенный час, мы приготовили цветы, а потом получилось это письмо.