Альфред Дёблин - Пощады нет

Дама, которая шла навстречу Хозе, была в тяжелом темносинем, с желтыми и красными арабесками, платке, какие носили местные крестьянки; надетый на голову платок этот спускался до самых колен. Загоревшая и свежая женщина взглянула на оторопелого гостя и протянула ему руку. Да, это была Юлия, Юлия, встретившая его без волнения и с улыбкой. Сбитый с толку, он поцеловал ей пальцы. Она сказала, точно они вчера только расстались, уговорившись совершить прогулку на лыжах.

— Ну, и погодку же ты выбрал, Хозе!

Он ответил, идя рядом:

— Да, я просто поражен. Сюда попадаешь, словно в другой мир. Там у нас грязь и слякоть.

— Поживи здесь, и ты в этом убедишься. Ты хорошо спал в поезде?

— Сносно, Юлия. Я вообще не блестяще переношу поездки.

Швейцар распахнул перед ними двери, директор отеля низко поклонился, Юлия представила Хозе, улыбнулась из-под своего огромного платка, в котором совершенно утопала ее хрупкая фигурка.

— Итак, господин атташе сейчас отправится спать. Мы увидимся за столом, не правда ли?

Он молча поклонился. Она кивнула ему и директору и, легко ступая, вышла на террасу. Записывая свое имя в отельный журнал, он видел, как она прогуливалась в своем синем платке взад и вперед.

Ничего не понимая, стоял он у стола в удобной теплой комнате, куда привел его номерной. Что произошло? Вчера он не позвонил Юлии, как обычно, он никак не мог этого сделать, но он послал длинную телеграмму, она, наверное, ее получила, — она ждала его, как было условлено. У нее был прекрасный вид, совершенно несвойственный ей, очень здоровый. Задел он ее чем-нибудь? Чем? До позавчерашнего дня все было хорошо. Она тепло спела по телефону маленькую крестьянскую песенку, он в восторге придвинул к аппарату кресло, он никогда не слыхал, как она поет. И вдруг…

Он и часу не выдержал в своей комнате. Переодевшись в спортивный костюм, он бросился вниз, пусть Юлия говорит, что хочет. Вот она; она сидит одна в маленькой зале около лестницы, с книгой на коленях. Он подошел к ее столику, сел напротив нее, она следила за каждым его движением.

— Я сижу здесь и оберегаю твой сон, Хозе. Ты чувствовал это?

Наконец-то! Плечи у него расправились. Он неуверенно протянул к ней под столом руку, она заметила это и слегка погладила ее.

— Но мои старанья, видимо, не очень-то по могли.

Это была она, Юлия!

После обеда они поехали на санях вниз, почти к самому вокзалу, и отправились в лес. Снег, снег, снег. Она сказала предостерегающе:

— Мы далеко не пойдем, здесь рано темнеет, несколько дней назад здесь заблудилась девушка из нашего отеля. Когда в семь часов вечера ее хватились и оказалось, что она еще не возвращалась, за ней снарядили людей с фонарями, словно для спасения погибающих в шахте; ее принесли совсем замерзшую, она до сих пор еще лежит.

Хозе сообщил ей, что хлопочет о переводе в другой город, нарочито провоцируя трения с патроном. Юлия перебила его:

— Что у Карла, Хозе?

— Я вижу, ты и здесь не читаешь газет, Юлия. Карл с головой ушел в дела, но, видимо, ему не везет. Он потерял свой пост в союзе, там хотят отмежеваться от него.

Они шли рука об руку. Юлия остановилась.

— Боже мой!

— Ты огорчена?

— Это для него тяжелый удар. Он очень любит эту работу. Что он делает теперь?

— Занят своей фабрикой.

— А дети? Я ужасно по ним тоскую. Мне стоит больших усилий оставаться здесь. Каждый вечер я ловлю себя на том, что беру в руки железнодорожное расписание и говорю себе: завтра я поеду к ним. Я долго не выдержу этого.

— Так поедем.

— Нет смысла, Хозе. Пребывание здесь действует на меня хорошо. Ты извини меня, но мне будет очень тяжело с ними расстаться, а это все-таки должно произойти. Скажи мне это, Хозе!

В первый раз он обнял ее, она не отнимала головы от его груди, лицо у нее было в слезах:

— Прости, Хозе, мне ужасно тяжело. Я тебе так благодарна, что ты помог мне выбраться сюда, дома я не могла бы осилить всего этого. Но вот, дети, дети! Они там одни в этом большом доме, и он распоряжается ими. Я надеялась, что вдали от него я буду лучше о нем думать, но не могу. Он шпионит за мной. Сюда приезжал недавно его брат, аптекарь. Он жил где-то в другом месте, я узнала его, этого толстяка. Какие они мелкие люди, Отец смеется над ним.

— Бог с ним, Юлия. Пойдем. Покажи мне твой лес.

— Дети, милые мои дети, я не могу их ему оставить. Как они его боятся, как они уже теперь его ненавидят! Я‑то могу уехать, а бедные малютки сидят там. Что нам делать, Хозе?