Надо было сойти вниз, в контору, заказать себе номер. Через несколько минут он был опять у нее. Свет еще горел. Он был счастлив возможностью войти в ее комнату. Она попрежнему лежала на боку, поджав ноги, закрыв руками лицо. Но все-таки она принадлежала и будет принадлежать ему. Он будет бороться за это хрупкое тело, за эти червонные волосы, за этот вопрошающий голос; какие у нее будут глаза, когда он возьмет ее об руку, и они пойдут рядом. Его жена. Он сидел около нее.
— Ты простишь меня, Юлия? Ты забудешь все другое? Забудь!
Он упорно повторял:
— Забудь.
Он сжимал ее холодную руку:
— Забудь. Я хочу, чтобы ты забыла.
Он приказывал. Он требовал, требовал. Во что бы то ни стало. Она заметила чью-то волю около себя, откинула с лица мокрые волосы, поглядела на Хозе, сидевшего с опущенной головой. Что ему нужно, что он говорит?
— Забудь! Я так хочу.
Хозе? Она спустила ноги на пол, наклонилась вперед. Что говорил Хозе?
— Посмотри на меня, Хозе.
— Ты должна забыть.
Ему было стыдно.
— Ты хочешь, чтобы я извинила тебя? На самом деле? А зачем тебе? Разве я не просто — твоя игрушка?
— Нет. — И он опустился перед ней на пол, он целовал пол у ее ног. — Не говори так. Ударь меня. Накажи меня. Не говори со мной так.
Она взяла его за плечи. Он поднялся, он стоял, вяло опустив руки (я не владею собой, я — дурак). Она обняла его за шею (если бы он полюбил меня, я любила бы его). Они не поцеловались. Когда она посмотрела на него, вся — вопрос, он был счастлив так же, как она.
Вечером они бродили по центральным улицам и площадям этого случайного городка. Что за день прожит! У двери его комнаты они расстались. Еще до того, как она легла, бой принес ей большую корзину цветов.
«Настоящий человек», — подумала она.
В гневе ходил Карл по своей большой красивой квартире. Вид мирных, убранных комнат еще больше выводил его из себя. Юлия опозорила его. Она изображала из себя даму, на самом же деле она была сделана из того же жалкого теста, что и ее дядя — майор, этот трус, спекулянт. Карл бесился в своем «музее». Он был во власти хищного зверя. Он не мог запретить ей уехать и бросить его, ей, которая его опозорила. Однако, все же муж должен знать, где находится его жена. Он может вытребовать ее судом. И вдруг, во всю эту душевную сумятицу Карла ворвался резкий телефонный звонок. Его просят к телефону. Карл досадливо переминался у аппарата с ноги на ногу, говорила мать, расспрашивала о Юлии, о детях, он отвечал, как во сне, извинился, сказав, что у него как раз идет совещание, и пообещал завтра позвонить ей. Не успев положить трубку, он уже забыл об этом разговоре.
И снова он бродит по своему просторному, красивому дому, переходит с ковра на дорожку, от двери к двери. Он превозмог себя, отправился на фабрику. Надо вырваться из этих стен. Он выдержал вне дома до вечера, его тянуло домой. Квартира звала его. В ней было что-то человеческое. Мирно поблескивал торжественно накрытый к ужину стол, дети пришли из своей комнаты. Мы с вами покинуты, вы сидите здесь и ничего не подозреваете, едите и пьете то, что вам подносят, а на нас совершено нападение. Дети следили за отцом с каким-то болезненным и робким сочувствием — они были бессильны, эти зависимые существа. — им никогда не приходилось видеть отца таким рассеянным. Когда он взглядывал на них, им становилось страшно. Он был необычайно бледен и вял. Фрейлейн тоже забеспокоилась. В этот вечер на кухне впервые все единодушно высказались против барыни. Никто не верил в ее болезнь и необходимость срочной поездки на курорт.
Карл не в состоянии был уйти. Ему хотелось уйти, но он не мог. Дети отправились спать. Стояла ничем ненарушаемая тишина. Он зажег свет во всех комнатах. Долго бродил он по дому, ему показалось, что уж очень поздно; он посмотрел на часы, вечер только начался, время остановилось. Ему предстояло еще много таких минут, одна четверть часа сменит следующую, и все они будут наполнены одним и тем же содержанием. И, стоя перед жестяным рыцарем, в упор глядя на него, он понял, что дошел до мысли о самоубийстве. Он оглянулся на просторную комнату: по ковру только что прошел человек, это был он, человек стоял теперь здесь, ломая руки. В каменной покорности он думал: если ниоткуда не явится помощь, я в ближайшие дни умру. Из обиды на Юлию, пересиливая ее, родилось чувство: я должен умереть, я больше жить не могу!
И квартира мгновенно переменила свое лицо. Над ней точно опустился туман и размягчил все предметы. Как часто он проходил по этим комнатам с самыми различными чувствами, здесь он сидел и здесь. Комнаты, податливый воздух между этими стенами наполнены были бесчисленными движениями и позами людей, но теперь все это растворилось и лишь, как дымка, витает в пустоте. Пространство между стенами и шкафами выполнило свое назначение. Ряд оловянных тарелок и кубков на панели выполнили свое назначение. Старинный чудесный любимый шкаф с резьбой выполнил свое назначение. Все катится в пропасть. Прочь от меня! Я строил на песке. Все это теперь удаляется от меня. Что я недоглядел? В чем причина.
Читать дальше