Валентина Краскова - Тайны кремлевской охраны

Но кочегары не знали страха…

Наступало время, когда работодатели должны были бояться своих работников, а охраняемым высокопоставленным лицам приходилось опасаться своей «охраны». В этом парадокс истории.

Вспомним, как в разгар всего того, что было связано с публикацией мемуаров генерала Коржакова, на экранах телевизоров появился ведущий Евгений Киселев и начал подводить итоги прошедшей недели с демонстрации фотографии начала века. На фотографии был мальчик в матроске, узнать которого не составляло труда: это был несчастный наследник русского престола Алексей. Возле Алексея стоял взрослый матрос. Евгений Киселев объяснил, что это матрос Деревенько, в обязанности которого входило охранять и оберегать мальчика, что он и делал. Но потом, после отречения царя, он стал насмехаться и оскорблять своего подопечного. Далее были сделаны выводы о сущности лакейской натуры. Но были и в охране императора люди совершенно другого рода, правда, они не «вышли родом из народа». Таким человеком был дворцовый комендант государя императора Николая II — Владимир Николаевич Воейков. В рождественский Сочельник 1913 года он получил высочайший указ о назначении дворцовым комендантом:

«Декабря 24-го. Командиру лейб-гвардии Гусарского имени нашего полка свиты нашей генерал-майору Воейкову — всемилостивейше повелеваем быть дворцовым комендантом».

Кстати, именно Воейков в книге «С царем и без царя» рассказал об измене «дядьки цесаревича боцмана Деревенько».

Правда, и до революции были люди, которые считали вредным постоянно присутствие матросов подле ребенка. Среди этих людей был преподаватель французского языка и воспитатель П. Жильяр, который вспоминал: «Я находил, что постоянное присутствие двух матросов — боцмана Деревенько и его помощника Нагорного было вредно ребенку. Это внешняя сила, которая ежеминутно выступала, чтобы отстранить от него всякую опасность, казалось мне, мешала укреплению внимания и нормальному развитию воли ребенка. То, что выигрывалось в смысле безопасности, ребенок проигрывал в смысле действительной дисциплины. На мой взгляд, лучше было бы дать ему больше самостоятельности и приучить находить в самом себе силы и энергию противодействовать своим собственным импульсам, тем более что несчастные случаи продолжали повторяться. Было невозможно все предусмотреть, и чем надзор становился строже, тем более он казался стеснительным и унизительным ребенку и рисковал развить в нем искусство его избегать, скрытность и лукавство. Это был лучший способ, чтобы сделать из ребенка, и без того физически слабого, человека бесхарактерного, безвольного, лишенного самообладания, немощного и в моральном отношении».

О дворцовом коменданте Воейкове говорили, что его влияние на государя чрезмерно и выходит за рамки. Так, принц А. П. Ольденбургский говорил, что все считают одну из причин революции влияние Воейкова на государя. Сам Воейков писал о том, что его влияние преувеличивали: «Царившее в обществе того времени настроение отразилось и в отношении ко мне со стороны близких к престолу лиц: одни припомнили мне сокращение числа особ, сопровождавших государя при выезде на театр военных действий, так же как и находившихся на Ставке; другие мстили за то, что были «поставлены на место» за вмешательство в подлежавшие ведению дворцового коменданта вопросы… Все эти выпады мало меня беспокоили благодаря тому, что нисколько не влияли на оказываемое доверие царя, который, будучи тонким наблюдателем, прекрасно понимал положение вещей. Как все в жизни обыкновенно преувеличивается, а чаще передается в ложном освещении, так и отношение государя ко мне истолковывалось окружающей средой превратно: часто мне приписывали влияние на решение Его Величеством таких дел, о которых я даже понятия не имел. Происходило это, вероятно, вследствие того, что государь иногда выражал желание знать мое мнение по какому-нибудь вопросу, прямого отношения к моей служебной деятельности не имевшему. У меня до сих пор сохранилась одна написанная карандашом собственноручная записка Его Величества, приложенная к докладу, по которому государь желал знать мое мнение.

Когда придворным не удавалось подорвать доверие царя ко мне, они иногда прибегали к другому способу — наводить путем похвалы по моему адресу государя на мысль дать мне какой-нибудь высокий административный пост; но труды их не увенчивались успехом, так как государь был очень чуток к интригам, сильно, к сожалению, распространенным в придворных сферах.