Александру Ивасюк - Половодье

Госпожа Дунка ничего не ответила. Ее рука, когда он приложился к ней губами, была холодна как лед. Мысль о моральном долге перед ней, память о молодой очаровательной девушке, которая давно, более полувека назад, волновала его и дала ему повод победить самого себя, снова всплыли в его мозгу. «Нет! У меня нет иного пути, нет дороги, кроме той, по которой я должен идти без всяких колебаний!»

— До свидания, — добродушно сказал он Паулю. — Наберитесь терпения.

«А что, если он пойдет к коммунистам? — подумал он, видя, что его слова не подействовали на Пауля. — Если он смог пойти к Карлику, сможет пойти и к коммунистам».

И ему пришла в голову спасительная мысль:

— Послушайте. У меня есть идея. Приходите вечером, к девяти часам, ко мне. У меня будет знаменитый заокеанский журналист, думаю, через него мы найдем какой-нибудь выход. Наши проблемы должны решаться не здесь. Придете?

— Может быть, — ответил Пауль Дунка.

Доктор Шулуциу еще раз поклонился, произнес соответствующую обстоятельствам формулу прощания и вышел. По дороге он думал, что раскрытие перед журналистом Уорнером истинного положения вещей, разоблачительный пафос Пауля Дунки не только не повредят, а окажутся полезными для их дела. Поэтому тут же, на улице, он сказал своему личному секретарю Кайюсу, который все время молчал:

— Пожалуй, все же можно использовать этого человека. До чего он докатился, боже мой, до чего докатился внук доктора Т. М.!

Кайюс пожал плечами и не ответил. Он полностью разделял мнение патрона. Кто суется в такие дела, тому не миновать возмездия, и поделом. Тяжело, конечно, наблюдать упадок знаменитых трансильванских семей, но нет леса без сухостоя! Пауль таким и был — отсохшей ветвью прекрасного древа. И он смеет еще взывать к справедливости! Он — и справедливость!

Старая госпожа Дунка и Пауль долго сидели молча. Ее попытка оказалась бесполезной, она понимала это и выхода не видела. Она застыла в каменной неподвижности, жалея, что не умерла раньше, что дожила до таких дней.

— Я измучил тебя своим рассказом? — спросил Пауль с тихой грустью.

Она отрицательно покачала головой. Она давно ждала этого, давно жила в предчувствии чего-то страшного.

— Иди, — прошептала она. — Иди куда глаза глядят и никогда не возвращайся в эти места.

— Не могу, — ответил он. — Мое место здесь. Только здесь я спасусь от самого себя, и нигде больше.

— Ну что ж, — согласилась она.

Карлик всласть и без сновидений выспался на кожаном диване, — спал, пока его не разбудили люди, которые вернулись доложить, что все прошло как по маслу. Стробля убит, а его жену арестовали и отвели в полицию. Все исполнено точно по приказанию. Месешан отправился к префекту с докладом.

Карлик потянулся, ублаженный сном, хоть проспал не более часа, и зевнул.

— Бабу не надо было трогать, — лениво вымолвил он, подавляя второй зевок. — Но и так получилось не худо, лишь бы Месешан вытянул из нее все, что надо. Где Пали? Он мастак рассказывать.

— Ушел. Сказал, что так лучше. Придет, когда ты позовешь его как адвоката.

— Черт бы его побрал, — сказал Карлик. — Этот мерзавец не хочет встревать! Ладно, оставьте его в покое до завтра. Теперь волоките сюда тех двоих с вокзала, из-за которых столько шуму. Здесь они?

— Здесь, во дворе.

— Давай их сюда, идиотов.

Ввели двух дрожащих и бледных мужчин. Карлик нагнал на них еще больше страху, пристально разглядывая их, зевнул и лениво спросил:

— Ну что?

— Нам сказали, что вы звали нас, — осмелел один.

— Я? Ах да, звал. Так это вы такие ловкачи?

— Мы не хотели, господин Карлик, но они накинулись на нас, потребовали удостоверение личности, стали свистеть, звать на помощь. Вот мы и выстрелили. Они хотели грабить, даже в вагоны залезли.

Оба говорили разом, и Карлик заткнул уши.

— Тише, не галдите! Мало того, что у меня было такое трудное утро, теперь еще и оглохнуть могу. Молчать, я все понял. Вы трусливы, как зайцы, из-за вас я потерял три тысячи мешков зерна, в бога душу мать… А я не люблю иметь дело с дураками и терять деньги! Ну хватит, я вас прощаю, почему — не скажу. Будете работать у меня дворниками два года без оплаты, только за харчи. А теперь — вон отсюда, мне тошно и глядеть-то на вас. Ишь ты, испугались вокзального сторожа.

Те двое испарились, и Карлик обратился к одному из своих приближенных: