Александру Ивасюк - Половодье

Эффект этого сообщения, которое он до настоящего мгновенья держал в секрете, был действительно ошеломляющим. Доктор Шулуциу рассчитывал именно на такую реакцию и наблюдал за ними с грустной снисходительностью. Вся их досада, смущение и нерешительность после полученного урока мудрости (а такие уроки не всегда легко переносятся) рассеялись как дым.

— Сам Уорнер, Сайрус Уорнер? — вскрикнул теоретик Пушкариу, наслышанный о прославленном журналисте, чьи едкие комментарии часто читались по утрам государственными деятелями, которые не могли игнорировать тот факт, что точка зрения Уорнера в блистательном изложении отражает не только силу его таланта, но и не столь красиво выраженное, зато вполне реально применяемое на практике мнение некоторых влиятельных, могущественных кругов, сконцентрированных на Атлантическом побережье. Конечно, это мнение редко провозглашалось вслух, но за изящными росчерками пера господина Сайруса С. Уорнера угадывались мысли председателей корпораций, генеральных директоров крупных банков, видных деятелей промышленности. Его статьи были смелей в глубже представлений средней буржуазии, исполненной предрассудков. Он обладал свободой, присущей тем, кто находился на вершине реальной власти.

— Сам Уорнер? — повторил Пушкариу. — В наш город, забытый богом и королем? Господа, знаете ли вы, кто такой Уорнер? Через несколько дней наши имена станут известны всему миру. Его статьи читают на всех континентах! — Втайне Пушкариу испытывал двойную радость. Он, как и доктор Шулуциу, знал, каким влиянием пользовался этот журналист. Остальные, обыкновенные обыватели, люди среднего достатка и скромного положения в обществе, не связывали с Уорнером своих интересов, никогда не были с ним заодно, пожалуй, даже не слышали о нем, как им не приходилось слышать и не дано было понимать, кто такие Уорнер, Липпман или Джеймс Рестон. Для них был важен сам факт, что приезжает американский журналист, следовательно, есть какая-то надежда. И это радовало их. Но Пушкариу, как более осведомленный, мог делать куда более оптимистические выводы, на которые другие не отваживались.

— Господи, — сказал он. — Такой человек, как Сайрус Уорнер, зря не едет за тысячи километров, не перелетает через Атлантический океан, не подвергает опасности свою жизнь, пересекая на машине опустошенные войной страны, где бродят вооруженные бандиты. Нет, господа, жизнь Сайруса Уорнера дорого стоит, он это знает, знают и другие. Никто бы не разрешил ему такое путешествие без особых оснований. Я понял все, господин министр, и еще раз признаю себя побежденным. Приезд этого чрезвычайного гостя означает, что начинается большая кампания, мировая кампания для подготовки общественного мнения, и в особенности мнения ответственных лиц, накануне энергичных действий. Это значит, что силы Запада пробудились и не допустят возврата к варварским временам в наших краях. Здешние беспорядки и преступления будут обнародованы. Господа, наш неприметный уголок земли даст толчок к спасению цивилизации. Вы понимаете, что происходит? Миссия Гарримана была первым шагом. А теперь мы сделаем второй, окончательный!

— Так пусть приезжает наконец, черт побери, — весело пробормотал доктор Алоизиу Влад. — Пусть пошевелится ради нашего спасения!

Все приободрились. Доктор Киндриш расцеловал Пушкариу за его прекрасную речь, даже доктор Сержиу Андерко, обычно суровый, осторожный, замкнутый в себе, как сейфы его банка, громко сказал кому-то:

— «Сан» — это, иными словами, Манхэттенский банк. — И, выговорив это, почувствовал, что у него кружится голова. Манхэттенский банк — миллиарды долларов!

Волнение было, так сказать, возвышенным, как у какого-нибудь лейтенанта, которому среди ночи, когда он одиноко возвращался домой, вдруг явился призрак Наполеона и дал стратегические советы, открывая перед ним головокружительную перспективу стать маршалом. Поэтому Сержиу Андерко почувствовал необходимость сделать широкий жест:

— Господин министр, я получил отличную черную икру из Дельты, позвольте предоставить ее в ваше распоряжение!

А доктор Влад выразил энтузиазм по-своему:

— Только чтобы это были энергичные действия, без дураков, дум-дум-дум, — повторил он первые такты марша Радецкого. — Мощные, как бандитское брюхо! Я устрою такую охоту для этого господина — как его там зовут? — какая ему и во сне не снилась!

Теоретик Пушкариу, которого остальные окружили, требуя все новых и новых подробностей, пока задумчиво молчал. Для него лично приезд американца мог быть большой удачей, ведь его оригинальные идеи, касающиеся политики и морали, до сих пор не принимались всерьез этими людьми — он в душе считал их грубыми и едва ли понимающими то, что он им говорил. Частенько в старые добрые времена они насмехались над ним: «Помолчал бы ты, второй Френциу!» — то есть они сравнивали его с чудаковатым профессором из Блажа, который по какому-то странному свойству памяти затвердил наизусть сотни книг. Сам же Пушкариу предпочитал, чтоб его называли вторым Монтескье.