Коллектив авторов - Сказания Всадников

Я перевернул фото. На обратной стороне каллиграфическим почерком была выведена фраза, которой бабушка всегда завершала пустые споры. «Вера не нуждается в доказательствах».

Музей закрывается в 20:00, и ночной сторож Тихон Афанасьевич дозором обходит свои владения. Убедившись, что никто из посетителей не спрятался в каменных древнеримских вазах или в рыцарских доспехах XVI века, Тихон идет, крадучись, в египетский зал и деликатно стучит ногтем в стеклянную витрину.

— Ушли. Можно, — негромко сообщает сторож.

За стеклом — открытый саркофаг. В саркофаге — разумеется, мумия. Настоящая, древнеегипетская, 1121 год до нашей эры, если верить табличке. Тихон табличке не верит, он точно знает, что возраст этой мумии — аж четыре тыщи лет. С хвостиком.

— Уууу, — жутко завывает мумия, картинно воздевая руки, и слепо шарит изнутри по стеклянной крышке сухими негнущимися пальцами.

— Да чтоб тебя! — ругается Тихон. — В печёнках уже эти твои шуточки.

— Ну извиняй, — мумия неожиданно ловко открывает витрину и садится, зябко кутаясь в тряпье и бинты. — С тебя не убудет, а мне — хоть какое-то развлечение после рабочего дня.

Сторож ворчит, но помогает экспонату вылезти из саркофага, накидывает на его тощие плечи махровый халат. Мумия встает, благодарно кивает и невозмутимо шлёпает босыми ногами по паркету. Они с Тихоном идут в подсобку, где уже накрыт стол для ночного чаепития.

Ночным сторожем в музей Тихон Афанасьевич устроился двенадцать лет назад. Работка непыльная. Ну, пыли-то в музее изрядно, конечно, если знать, где искать, но проблем никаких. Правда, в вакансии, почему-то, обязательными требованиями значилось «крепкие нервы» и «атеистическое мировоззрение». Директор долго беседовал с будущим сторожем, и когда они друг другу, наконец, понравились, решился рассказать о необычном экспонате:

— У Рамзеса чувство юмора своеобразное, — извиняющимся тоном объяснял директор. — Но его можно понять…

Тихон вежливо кивал в ответ, прикидывая, не тронулся ли умом этот пожилой лысеющий господин, пока директор не потряс мумию за плечо. А та — возьми да и открой глаза. Будущий сторож так и ахнул, но на ногах устоял. Нервы у него и впрямь всегда были крепкие, что уж там.

Никаким Рамзесом мумия, конечно, не был, но имени своего он не помнил, а прозвище как-то само прилипло. По рассказам выходило, что, родившись в древнеегипетские времена, он довольно быстро разобрался, что умереть у него как-то не получается. Ни болезни, ни крокодилы, ни десять казней египетских одного условного Рамзеса угробить так не смогли. Жил себе и жил, и был весьма уважаемым человеком, пока не заснул как-то раз особенно крепко, а очнувшись — обнаружил себя в саркофаге. Было обидно и очень скучно. Но лет через десять его усыпальницу отыскали воры и, между делом, выволокли мумию наружу, распеленав в поиске сокровищ. Тут-то Рамзес с ними и поздоровался.

— А они что? — спрашивал Тихон.

— А они, представь себе, ну вот ни капельки не бессмертные, — резонно отвечал Рамзес, прихлебывая чай. — Так в песок и попадали. Инфаркт микарда. От такой рубец.

Куда из мумии девалось то, что он употреблял вовнутрь — загадка, похлеще самого факта бессмертия. Тихон вещал про четвертое измерение. Рамзес был уверен, что извлеченные из тела органы до сих пор где-то в канопах очень удивляются чаю с коньяком и бутербродам с вареньем. Как бы то ни было, но мумия вполне себе ел, пил, спал, и вообще был весьма образованным человеком, несмотря на отсутствие мозга.

Оно, впрочем, и неудивительно, если учесть, что, выбравшись впервые из гробницы, Рамзес разжился снятой с воришек одеждой и продолжил себе тихонько жить среди смертных. Иногда, правда, его разбирала тоска, и бедняга укладывался обратно в саркофаг лет на сто. А потом снова вылезал посмотреть, что там в мире поменялось.

— У меня даже семья была. Один раз до погребения и два раза после, — гордо сообщал Рамзес. — В пятом веке и в четырнадцатом.

— Да ладно, — недоверчиво хмыкал Тихон. — Врёшь, поди.

— Чего сразу «врёшь»? —хмурился мумия. — Это сейчас вы по внешности судите и в чудеса не верите, а тогда времена, знаешь ли, другие были. Надежное мужское плечо выше ценилось, чем симпатичная рожа. Да и рожа была поновее.

— Ох, изменя-я-яли тебе, родной, — усмехался в усы сторож.

— А и пускай, — спокойно отвечал Рамзес. — Но семья у меня была. Три раза. А тебе, Тихон, чем крыть?

Тихону крыть было нечем, поэтому он только расстроенно крякал в ответ и мстительно недоливал мумии коньяка в чай.