Коллектив авторов - Сказания Всадников

Кот почесал лапой за ухом. Он притащил на борт эту болтливую лепешку только затем, чтобы та по глупости не вступила с людьми в близкий контакт третьего вида. Простая забота разумного землянина о разумном землянине. Это счастливая случайность, что чайный гриб оказался неплохим штабистом.

— В космосе всё есть — и кафе, и бары, — уверенно сообщил кот, уходя от неудобного вопроса. — Но, вообще-то, мы как раз находимся в самом грандиозном космическом ресторане. Ты же видишь, что там, снаружи?

— Черная дыра, — равнодушно отозвался Зигмунд.

— Не просто черная дыра, — кот запрыгнул на приборную панель и устроился рядом с банкой, в которой плавал гриб. — Это настоящий великий пожиратель. Смотри, как она растянула свою звезду-спутник. Пьёт её, будто молочный коктейль через трубочку. А все планетки, астероиды и кометы, наверное, давно уже съедены. Очень, знаешь ли, простой рецепт: сожрать в сыром виде со всеми потрохами. Хрум-хрум! И нет вещества — надежно упаковано за горизонт событий, где… мать моя Баст!

Корабль дрогнул от удара, и кот грохнулся с приборной панели, лишь благодаря инстинктам приземлившись на все четыре лапы.

Черную дыру больше не было видно. Иллюминатор залепила зеленоватая густая масса, похожая на яблочное желе.

— Это что ещё за дрянь?!

— Это за мной, Хьюстон-кот! — инопланетный детёныш отклеился от потолка и шлепнулся на пол. Кот страдальчески поморщился.

Маленькая амёбка в открытом космосе спятившей мухой носилась вокруг громадной зелёной кляксы. Даже скучным углеродным формам жизни и одному синтетику было понятно, что детёныш счастлив. Он кружился, как электрон вокруг ядра атома, всё увеличивая скорость и сокращая расстояние, пока не врезался в аморфный бок старшего собрата. И сразу же перестал существовать как отдельная личность. Можно было бы подумать, что крупный сородич сожрал более мелкого, если бы не явная радость встречи этих двоих. Инопланетное зелёное желе продолжало собирать себя по кусочкам, встречая и счастливо обнимая каждую вновь обретенную частичку.

Луна тянулась к Земле. Земля тянулась к Солнцу. Солнце тянулось к центру галактики, а галактика — к Великому Аттрактору. Всё во Вселенной продолжало куда-то лететь, вращаться и падать. То есть, нет, не падать, а притягиваться, чтобы стать, в итоге, огромным единым целым.

Корабль рассчитывал траекторию. Кот смотрел на черную дыру.

— Нас зовут Протей, — сообщила банка с чаем.

— Гриб, ты задолбал, честное слово.

По мнению двух воспитательниц и одной нянечки, Веры Павловны, моей маме следовало бы поставить памятник во дворе детского сада №283.

Или, хотя бы, вручить медаль «За выдающееся достижение дзена». Второй степени. Потому что первую как-то неудобно вручать без принятия буддизма, а на третью они и сами напросветлялись.

Нет, я не была проблемным ребенком. Вполне себе послушная девочка. Читала, лепила, рисовала, ходила в музыкалку. Иногда даже играла в куклы. Большую часть дня, судя по всему, со мной вполне можно было иметь дело.

Сложности случались трижды в день. Когда группа собиралась на прогулку, когда группа возвращалась с прогулки, и когда за детьми приходили родители, чтобы забрать домой.

Я ненавидела процесс переодевания искренне, яростно, всей душой. Необходимость снять платьице, чтобы напялить одежду «для улицы», а потом, спустя два часа, повторить все действия в обратном порядке, ввергала меня в уныние. Возможно, правильнее с детской точки зрения было бы поддаться другому смертному греху — гневу, но сама неизбежность переодеваний срубала на корню всю боевую ярость.

Сначала меня просто кое-как засовывали в одежду и выпинывали на улицу. Я не сопротивлялась. Потом стало очевидно, что меня как-то слишком устраивает эта ситуация, и воспитательницы сделали благое дело, которое, наверняка, прокляли потом как стратегическую ошибку.

Они сказали моей маме, что хватит это терпеть. Мама объявила, что теперь я одеваюсь сама. Персоналу садика тоже было отныне запрещено помогать со сборами.

Это была первая в нашей с мамой жизни ситуация, когда ее ответственность столкнулась с моим упрямством.

Я не истерила. Не ревела, не валялась по полу. Не требовала, чтобы меня одевали. Нет, я одевалась, ведь старших надо слушаться. Но делала это со всей возможной для пятилетнего ребенка вредностью — чудовищно медленно. Сколько гуляют в детсаду? Два часа? К моменту возвращения группы с улицы я, иногда, как раз успевала одеться. И, да, увидев, что прогулка успела закончиться, вздыхала с садистской улыбкой и начинала раздеваться. С той же скоростью.