Роберт Глэнси - Мелким шрифтом

В детстве я как — то спросил маму, каким папа был в молодости. Ее ответ меня поразил.

Я думал, она скажет что — нибудь вроде: «Твой папа, Фрэнк, был очень похож на тебя», или «Твой папа был в точности как Оскар: очень честолюбивый».

А она неожиданно сказала:

— Твой папа был в точности как Малколм, — такой же норовистый: вечно на всех давил и навязывал свое мнение.

— В жизни не поверю! — воскликнул я. — Папа — такой, как Малколм?! Не может быть! Таких, как Малколм, больше нет.

— А откуда, по — твоему, Малколм взялся? Он точно пошел не в меня, это отцовские гены. Ты еще молод, тебе не понять, что жизнь меняет человека. Не забывай: твой папа возглавил юридическую фирму под давлением своего отца. Уж поверь мне, поначалу он тоже противился. Бунтарем в вашем, современном смысле слова он не был, но тогда, в шестидесятые, из всех моих знакомых твой папа одним из первых стал серьезно заниматься вопросами защиты окружающей среды. Хотел использовать свое юридическое образование и опыт не на составление контрактов для корпораций, а на привлечение этих корпораций к суду — чтобы они несли полную ответственность за нарушение соответствую. щего законодательства. Много лет подряд он ночами разрабатывал важнейшие подзаконные акты; они действуют и по сей день. Он серьезно, с душой относился к этой работе,

Вопрос напрашивался сам собой:

— Ну и что же с ним случилось?

— Если без обиняков, случились ты, Малк и Оскар, — сказала мама. — Жизнь — то не стояла на месте, пришлось ему впрягаться в лямку: он же был главой семьи.

— Хотелось бы только, чтобы он хоть иногда проявлял свои чувства, — проронил я.

— Знаю, Фрэнк, знаю, — отозвалась мама.

Нельзя сказать, что папа никогда ие выказывал, что у него на душе.

Иногда он все же вылезал из своей темницы в виде строгого костюма в тонкую полоску. Но был крайне далек от бурных эмоциональных излияний. Однако изредка случались и такие. Как сын, скажу: жизнь с отцом походила на странствие по обширному серому бетопиому пустырю, где иной раз сквозь крошечную трещину пробивался и распускался одинединственный мак,

Как — то раз — папа был уже в преклоином возрасте, — мы с ним ехали на машине; скорее всего, я вез его в клинику на диспансеризацию, Мы, как водится, обсудили вопросы, касающиеся наших клиентов, перебрали рабочие новости и сплетни; общих тем для обсуждения уже почти не осталось.

Я включил радио: Джон Лепнон пел « Imagine »,

Папа был ие из тех, кто отбивает такт ногой, Когда он потянулся к радио, я решил, что песия, наверно, его раздражает, и он хочет либо уменьшить громкость, либо выключить приемник, но он прибавил звук; мы дослушали до конца, и папа сказал:

— Вот, Фрэнк, вроде незатейливая, но прекрасная песня о людях, О тех, кто не возлагает надежд ни на религию, ни на идеалы — сколько из — за них горя и войн на земле; она о тех, кто просто живет в ладу с другими людьми. Знаешь, это была любимая песня твоей матери [209].

После продолжительных эмоциональных засух такие моменты приносили невероятное облегчение. Я отвернулся, чтобы отец не заметил навернувшиеся на мои глаза слезы.

— Знаю, папа. Ты прав: прекриасная песня.

Прежде чем в последний раз отправиться на встречу с Оскаром, я напечатал конии всех контрактов, к которым приложил шкодливую руку. В первую очередь те, которые вызывали у меня особую гордость. А потом — все подряд, от первых мелких проб до совсем бредовых пассажей, когда я уже не владел собой и вписывал целые абзацы в договоры с фабрикантами оружия. В последнее время я совсем закусил удила и кучу новых договоров изменил до неузнаваемости. Сложенные в стопку, они кажутся одинаково нудными и маловажными, но, говоря по правде, ничего более важного и весомого я за всю свою жизнь не сделал.

Затем я взял розовый маркер и выделил все добавленные мной фразы, чтобы взгляд читателя сразу уперся в эти жуткие вставки,

А потом… Возможно, так потешалась надо мной моя сильно пострадавшая память (я никогда не узнаю этого наверняка, да и нсего прочего тоже). Короче, расцветив розовым маркером свой лучший опус, я перечитал один договор из тех, к которым впервые рещился приложить руку, и заметил там кое-что новое — такое, чего сам я точно не вписывал,

Не вери своим глазам, я перечитал договор раз, другой…

Похоже, еще один юрист, возможно, наш же собственный, присовокупил кое-что от себя, то есть откликнулся, светил ия мою ветаику, Инымц словами, другой юрист на свой лад подправил мою «правку»: в гуще петита, сразу за словами «Иисус прослезился» , которые вписал я, в договоре появилась фраза: «И не без оснований» .