Роберт Глэнси - Мелким шрифтом

— А я рада, что ты не вмешался, — сказала она и потянулась к телефону, но я схватил его и с маху грохнул об стену: пусть разобьется вдребезги, туда ему и дорога.

Однако благодаря ударопрочному корпусу телефон отскочил от стены и упал возле ног жены. Это вышло странно и смешно.

— Какого черта, Фрэнк?..

— Похоже, теперь никто никого не слушает… Просто мне кажется… Неужели работать на производителей оружия — сегодня уже не позор? Неужели только меня, блин, из — за этого мучает совесть?

— Ой, Фрэнк, ты себя, блин, считаешь сверхсовестливым, а всех прочих — аморальными мерзавцами. Так вот что я тебе скажу: если ты, Фрэнк, — занудный ублюдок, это совершенно не означает, что ты — оплот высокой нравственности. Ты как был, так и остался занудным ублюдком. И если ты трус, если у тебя не хватает духу и воображения, чтобы мыслить нестандартно, исследовать неизведанное, это отнюдь не делает тебя образцом нравственности. Ты всего лишь, блин, чудовищный зануда.

Я молча смотрел на нее, не веря своим ушам, но не изза гнусностей, которые она на меня выплеснула; нет, я изумлялся другому: мы вели самый настоящий спор — уже замечательно! Обычно мою жену пушкой не прошибешь, а мне все — таки удалось ее встряхнуть и вернуть к жизни.

— Что ж, я рад: в кои — то веки ты говоришь то, что думаешь, — сказал я. — Кричишь на меня, даже опять вникаешь в то, что говорю я, — потрясающе!

Жена кивнула, и я почувствовал, что между нами снова возник контакт. Она осторожно, бережно подняла телефон, точно раненую зверушку. Потом повернулась и посмотрела мне в лицо. Взгляд был на редкость добрым, и я уже хотел сказать, что очень ее люблю, но она меня опередила:

— Все хорошо, Фрэнк, не волнуйся, телефон цел. Слава тебе господи.

— Сука! — вполголоса прошипел я.

Она не слышала: забыв обо всем, она уже выстукивала кому — то эсэмэску, потом подняла голову и сообщила:

— Скоро зайдет Фил: мы перекусим и закончим нащ отчет.

Фил — один из безликих туповатых коллег моей жены, Я их с трудом различаю, но Фила запомнил, потому что он необычайно высокого роста. Когда он приехал, мы с ним сели за стол, я завел пустой светский разговор, улыбаясь про себя: в нашей квартире Фил казался особенно долговязым; неуклюже умостившись на стуле, он потягивал красное вино. Когда к нам приходят коллеги жены, я играю сам с собой в одну игру: проверяю, сколько времени я могу отмалчиваться, сколько времени мое присутствие остается абсолютно незамеченным, невидимым. Над обеденным столом висят часы — мой подарок Элис ко дню ее рождения. Пока Фил беседовал с ней, я смотрел на часы [135].

Моя жена рассуждала про статью Малколма Гладуэлла, в которой он, в сущности, возложил вину за крах «Энрона» на консалтинговую компанию «Маккинси».

— Возможно, Гладуэлл и впрямь великий журналист, спорить не стану, но известно ли ему, как набрать две тысячи действительно талантливых работников? Способен ли он взять на себя подобный риск? А «Маккинси» рискнула; я тоже занимаюсь этим изо дня в день: выстраиваю компании. Дело это очень непростое, даже при нынешнем научном подходе к процессу создания психологических профилей работников.

— Да что он знает про реальную жизнь, этот «Мистер Поворотный Пункт»? — поддержал ее Фил.

Не сводя глаз с циферблата часов, я мысленно подбодрял себя: молодец, промолчал уже пять минут… Видимо, я отключился от происходящего, но вдруг услышал вопрос Фила:

— Что, сериал «Сопрано» и вправду хорош?

Жена стала объяснять, что фильм выявляет порочную суть Америки:

— Я дорого бы дала за возможность составить психологический портрет настоящего Тони Сопрано. Поверь мне, у большинства воротил точно те же личностные черты и характеристики, что у руководителей наших корпораций.

— Другими словами, все они — психопаты долбаные, так? — уточнил Фил.

Оба громко рассмеялись, я тоже фыркнул [136].

— Именно, Фил! Очень точно подмечено, — одобрила моя жена [137].

Разговаривая с сотрудниками вроде Фила, Элис часто пускала в ход эти фразочки. В молодости она ловко скрывала свой интеллект под маской девчонки из простонародья. Так, затеяв глубокий, содержательный разговор об экзистенциализме, она могла ошарашить собеседника таким, к примеру, заключением: «А по сути, экзистенциализм — это всего лишь кучка придурочных французов, которым до зарезу хочется перепихнуться». Мне это ужасно нравилось.

Я снова уставился на часы: ого, целых одиннадцать минут. [138]