Роберт Глэнси - Мелким шрифтом

— Я знаю, Элис страшно занята книгой, работой, и ты, дорогой, тоже; вы оба страшно заняты, а тут два обносившихся старика — пенсионера; но для нас счастье просто повидать вас, заехать к вам ненадолго, и мы с великим удовольствием привезем горшочек мясного рагу, чтобы вам не возиться с угощением.

— Да, конечно, приезжайте, — всякий раз говорил я, ив ответ раздавались восторженные возгласы:

— Замечательно! Фред! Фред! Фрэнк сказал «да»! Да, да, он разрешил нам их навестить!

Следом откуда — то неслись громкие указания Фреда:

— Скажи Фрэнки, что у меня для него припасена пластинка Мадди Уотерса, новехонькая. Пускай послушает.

Никто, кроме Фредди, не называл меня Фрэнки; от других я этого, наверно, и не потерпел бы, а от него мне было даже приятно. Нас сблизила любовь к блюзам: два тощих белых мужика слушали черномазую деревенщину и никак не могли наслушаться [125].

Но моя жена всякий раз пыталась увильнуть от таких ужинов. Если ей не удавалось заранее придумать благовидный предлог, то она могла в последнюю минуту дать отбой, как правило ссылаясь на Валенсию: та, мол, срочно требует ее к себе, и тогда я ужинал с ее родителями один. И мне это очень нравилось. Они, разумеется, не заменяли мне моих собственных родителей, которых я очень любил и уважал, но родителям жены было присуще нечто такое, чего в моей семье никто не сумел бы даже сымитировать: я говорю о безграничной радости жизни. (Возможно, что — то подобное отчасти есть у Малколма, но больше ни у кого.) Правда, это имеет и свою оборотную сторону. Порой Фред пускался в маловразумительные рассуждения о своеобразном звучании гитары или о пронзительной ноте, находившей отзвук в на. ших душах, а Джой могла часами расхваливать дочку — вне зависимости от того, присутствовала та на ужине или нет, — и остановить ее было трудно. А по сути оба они, Фреди Джой, были страстными поклонниками радости жизни.

Но если к нам присоединялась моя жена, то наши посиделки, увы, всегда уступали ужинам на троих.

Джой норовила под любым предлогом коснуться дочери — то при встрече слишком долго не выпускала ее из объятий, то гладила по руке, — а та стремилась поскорее высвободиться или отдернуть руку. Иной раз Джой говорила:

— Да, Элли, я обещала Браунам, что когда ты приедешь нас навестить, то непременно к ним заглянешь. Миссис Браун так гордится тобой, мое солнышко! У нее есть твоя книга, даже две: одна в твердой, другая в мягкой обложке; миссис Браун их никому не дает, но непременно показывает всем твою дарственную надпись.

Со временем Джой поняла, что ее неумеренные хвалы смущают дочь, и у нее хватило ума сменить тактику: она стала ссылаться на одобрение третьих лиц, как в той истории про миссис Браун или про других друзей. Главное ведь — рассказать, как все они гордятся Элис, и тем самым, в сущности, продолжить любимое занятие — обожать единственную дочь и всячески ей потакать.

В этих случаях жена с вымученной улыбкой говорила:

— Очень мило, мамочка… А теперь я, пожалуй, пойду: надо проверить почту.

И спешно удалялась.

Фред и Джой обменивались взглядами, в которых просвечивала легкая обида, потом лицо Джой прояснялось:

— Боже, как она занята! И откуда у нее такая преданность работе, а, Фред?

— Уж не от меня, лапочка, — говорил Фред. — Не от меня. Слушай, Фрэнки, а как тебе обновленный альбом Сона Хауса? Зачем портить отличную вещь, спрашивается вопрос. У меня с собой первый выпуск. Давай послушаем, ты как, за?

— Я — за, Фред, — с улыбкой отвечала Джой и ловко хватала меня за руку, прежде чем я успевал отойти; я точно знал, что сейчас услышу вопрос, который не давал Джой покоя весь вечер: «Ну же, Фрэнк, Элис сказала что — нибудь новенькое про детишек? Знаю, знаю, она делает карьеру, но ведь годы — то идут».

Тут наступала самая трудная минута в наших семейных ужинах, причем Джой заводила этот разговор только со мной — видимо понимая, что никаких серьезных обещаний от дочери не добиться.

— Меня уговаривать не надо, я мечтаю о детях, — отвечал я. — Ноу Элис сейчас неподходящий момент: решается вся ее дальнейшая карьера…

— Можешь не продолжать, Фрэнк, — прерывала меня Джой. — Мы тебя знаем и надеемся, что ты своего добьешься.

Вот так оно и сложилось: мы трое против моей жены.

— Фрэнки, а ты тихой сапой стащи у нее таблетки или резинку продырявь; ей же невдомек будет!

— Фред! — с притворным возмущением пищала Джой и с улыбкой обращалась ко мне: — Делай, что считаешь нужным, Фрэнк, мы тебя поддержим. И никому не откроем твою тайну, сынок [126].