Роберт Глэнси - Мелким шрифтом

Было время, когда я свою работу любил; жестко регламентированный мир договоров был для меня полон смысла. В ту пору я обожал условия и примечания — эти тщательно разработанные письменные правила, по которым, как по рельсам, шла моя идеально упорядоченная профессиональная жизнь. Теперь же работа вызывает у меня отвращение. Как мы разговариваем с клиентами! Будто это боги, спустившиеся с небес, дабы удостоить нас своих насмешек, А мы водим вокруг них хороводы под собственный фальшиво — почтительный речитатив. Случись вам ненароком зайти в офис и услышать непререкаемый тон наших глубокомысленных речей, вы, чего доброго, решите, что мы не сегодня завтра откроем способ исцеления от рака. Ничего подобного. Пользы от нас ноль [71].

Все мы это знаем. Но — молчок. Иначе чары рассеются. Все равно что обрезать веревку, на которой держится наше неверие. Так актер может крикнуть публике: «Хотите знать правду? Все это туфта, чушь собачья. Я не умираю и вдобавок вовсе не торговец».

Мои клиенты как две капли воды похожи друг на друга, поэтому я просто копирую предыдущие контракты, вношу в договор название новой компании и отправляю по указанному адресу. Таким образом, меньше чем за двадцать минут я могу составить десяток договоров для клиентов из десяти разных компаний. Все, моя дневная норма выполнена. Что дальше? Дальше я тупо смотрю в предстоящую бездну вре мени — бесконечно тянущиеся часы. Вот она, голая правда, Вырезаю, вставляю — и тем зарабатываю на жизнь. Такая работа опостылела бы даже обезьянам. Я — шимпанзе — законник. Однако, хотя мы и обезьяны, не хочется, чтобы у вас создалось впечатление, будто мы ни на что не влияем. Мы — обезьяны, забравшиеся в пусковой бункер ядерных ракет, В один прекрасный день мы чисто случайно наберем верный код и — кирдык всему миру. Может быть, уже поздно принимать меры. (А может быть, я опять попусту драматизирую ситуацию.) Мы живем во времена корпораций; папа с гордостью называл Условия и Примечания «ДНК жизни» . Едва ли мы видим их каждый день, и тем не менее они определяют все наши действия. Вот как это происходит: компании ленивы, поэтому все мы вырезаем кусочки чужих работ и вставляем в свои опусы. Один и тот же набор условий и примечаний аккуратно вырезается и перекочевывает в многочисленные новые бумаги. И чем чаще такое происходит, тем выше вероятность, что несообразности и ошибки будут только множиться. (Близкородственное скрещивание до добра не доводит.) Так оно и идет. Со мной однажды такое тоже было'. А в компании «Шоу и сыновья» малейшая ошибочка, еле заметная неточность равносильны преступлению. Папа очень любил приводить в пример жуткие ляпы, чтобы лишний раз напомнить сыновьям, как важна для юриста безупречная точность [72].

Мальчишкой я обычно подыскивал себе летом какую, нибудь работенку, и однажды папа предложил мне внимательно прочитать контракт и всюду вместо названия предыдущей компании внести наименование другого клиента, Я заменил. Это было проще простого. Плевое дело.

Но допустил ощибку.

Прошляпил. И в новый договор вкралось название той, прежней компании. Папа пришел в бешенство. Если бы клиент подписал этот договор, орал он, документ потерял бы законную силу! Одна — единственная ошибка, одно слово перечеркнуло бы контракт навсегда. Папа потерял бы договор, клиента, и репутация нашей фирмы была бы подорвана.

И все — из — за одного крошечного словечка.

Мне вспомнились дохлые мухи, кучками валявшиеся на полу возле моего стола. Не прихлопнутые в лепешку, а кругами лежавшие на ковре. Жутковатое зрелище. Интересно, думал я, с чего это они так дружно сдохли? И предположил, что мухи покончили жизнь самоубийством. Влетев в контору, они просто утратили волю к жизни. Взмыли под потолок, развернулись, сложили крылышки и отчаянно устремились вниз, в объятия смерти.

И тут до меня дошло: вспомнилось, как люто я ненавидел работу. Тучей хлынули воспоминания, тоскливые и гнетущие. На платежной выписке, подумал я, надо ежемесячно печатать предупреждение о том вреде, который наносит здоровью работа.

Как на сигаретных пачках. К примеру: «Такая работа вредит вашему здоровью. В больших количествах она может вызвать рак души» [73].

Проницательность памяти не свойственна. Если уж память возвращается, она разом выплескивает все свое содержимое, начиная с воспоминаний настолько горьких, что хочется свернуться клубочком и умереть (см. подробные описания выше), до собачьей ерунды, которая, как правило , составляет большую часть нашей повседневной жизни (что будет описано ниже). Без зоркого редактора память представляет собой бескрайний пустырь, усыпанный бессмысленным житейским сором, в котором затерялось несколько необработанных бриллиантов. Поэтому, когда моя память вдруг ожила, мне вспомнилось ничуть не меньше скучищи, тщеты, идиотства, чем событий поразительных, важных, из ряда вон выходящих.