Геннадий Карпов - Шёл я как-то раз… [Повести и рассказы]

Вышли мы со студентом из лагеря рано, часов в шесть утра. До восьми успели вдоль реки Бобровки выйти к подножью горы Обходная, и уже по самой жаре полезли вверх. Благо студент – парень крепкий, спортсмен, не из нытиков. Каждые 50 метров – остановка, замер радиометром. Берём образцы, нумеруем их, я записываю в пикетажку – что где взято, студент пишет в свой журнал про радиацию. Фон как фон: в районе десяти микрорентген. Добрались к обеду до родничка, что бил не на самой вершине, но уже недалеко. И сели пить чай. Конечно, было бы здорово вылезти на самую макушку, там развести костёр, пообедать, посидеть, остыть, просохнуть, полюбоваться видом во все стороны. Ведь Обходная – самая высокая точка в радиусе километров ста, почти тысяча триста метров над уровнем моря. На северном склоне в логу снег, черемша всё лето свежая за отступающим снегом прорастает, подснежники – вообщем, как положено по весне. А на южном – бамбук уже пошёл в дудку медведям на гОре, цветы многие погорели, трава у корня одеревенела – болотники за месяц протираются насквозь. Но на вершине нет воды! А тащить её туда в котелке – больше расплескаешь по дороге, да и без неё тяжело. Так что обедаем обычно у последней воды. Наломали веток, на длинную ручку геологического молотка повесили котелок, развели огонь, открыли две банки перловки. Студент как обычно жрать хочет так, что готов вместе с медведем бамбук жевать. Я ему говорю:

– Предупреждал же – позавтракай утром! Хоть чаю выпей со сгущёнкой!

– Не лезет мне в такую рань! Я проснулся, только когда в гору уже полезли!

И вот мы завариваем довольно крепкий чай – больше полпачки цейлонского на литровый котелок, – и студент выпивает на голодную кружку вара – ведь пить-то тоже хочется ужасно, – заедает его чуть разогретой кашей с сухарями, и блаженно откидывается на траву, отгоняя веткой комаров. Через пять минут выпивает ещё кружку чая, уже хорошо настоявшегося – и ему делается плохо. И мне пришлось доскребать свою банку перловки уже под звуки совершенно неаппетитные. Крепкий несладкий чай способен пережить далеко не каждый пустой желудок. Бледный как смерть студент выплюнул всю кашу, и в перерывах между спазмами попивал родниковую ледяную снежную водичку из дрожащей ладошки мелкими глотками. Мне и жалко его, и зло разбирает. Я его спрашиваю:

– Тебя добить? Карабин – вот он. На себе я тебя всё одно не потащу. В тебе под девяносто кил веса, а мне ещё надо нести карабин, радиометр, полевую книжку и рюкзак с образцами. Ведь если я потеряю тебя, то мне объявят выговор, а если потеряю винтарь или секретные карты – меня посадят. Так что – ничего личного. Вставай лицом к сосне!

Он, бедный, даже улыбнуться не может. И комары его за нос едят, а он руку поднять не в состоянии. Ну что делать? Посидели минут двадцать. Малость спазм прошёл.

– Как сможешь идти – в ладоши хлопни, – говорю ему, – не ночевать же тут!

– Идти уже могу, – бубнит студент, – но только под гору! И с чего это меня так? Столько каши зря пропало!

– С чая! – отвечаю зло. – А каша – вон, целая вся. Собери, разогрей – и обедай второй раз!

Студент глянул в сторону каши – и его снова сплющило.

– Ну, тогда сиди тут, жги костёр и жди меня! – рычу я. – До вершины метров триста осталось. До неё если не дойдём – считай, что все жертвы были принесены напрасно. Карабин оставляю тебе. Если через два часа вдруг не вернусь – стреляй из него каждые пятнадцать минут, желательно – себе в лоб. Потом шагай в лагерь, обрадуй Иваныча, а утром по рации всё расскажешь Беспалову. Если вдруг медведь – огонь развороши и покричи что-нибудь из Некрасова. Стрелять только в него не вздумай! Он тебе этот карабин на шее завяжет вместо шарфика. Будешь помирать – стисни зубы, перекрестись и вспомни маму!

– Да всё я понимаю! – отвечает он. – Сам хотел на вершину залезть, только ноги не идут. Трясётся всё внутри!

И лицо у него несчастное, бледное, в красных пятнах от комариных укусов, волосы слиплись и разогнуться не может толком. Того гляди – упадёт. И что тогда действительно делать – непонятно.

Короче, лавры покорителя горы Обходная достались мне одному. Вершина оказалась почти лысая. Несколько кривых сосёнок, кусты-пиздоволосник да мох. И старый полусгнивший триангуляционный знак. Замеры все сделал, образцы взял, на карту всё занёс, с вершины посмотрел по сторонам – красота! На небе ни тучки, солнце палит прям в макушку, тишина как в космосе, даже комары не кусают. Тоже, небось, рты открыли, любуются. Видимость – километров на пятьдесят вокруг. Только горы, покрытые пихтой, сосной и лиственницей до самого горизонта. Поорал, посвистел, в честь покорения пика навалил навозу под знак, и пошёл обратно.