Геннадий Карпов - Шёл я как-то раз… [Повести и рассказы]

Поздним утром я проснулся от радостного Юриного крика:

– Лёша, ты суп заказывал? Получи!

Мы постепенно выползали из спальников. Сквозь решето пихт и елей светило, но как-то не торопилось греть, солнце, над рекой стоял туман, а комары почти не кусали – первые признаки надвигающейся осени. Было прохладно. Ноги гнулись с трудом, спина побаливала, жрать хотелось ужасно. Я достал из-под брезента высохшие и выглаженные портянки, обулся, оделся, и слипшимися ещё глазами глянул мельком туда, куда радостно показывал Юра. А Юра умильно смотрел в ведро с нашим вчерашним чаем:

– Сегодня можно тушёнку не открывать! Вон сколько вчера мяса съели!

Юра взболтнул ведро и вылил на траву гору варёных слипшихся чёрных жуков вперемежку с сизыми листьями и бесцветными вываренными лепестками Иван-чая.

– Вон их сколько на цветах-то, оказывается, живёт!

Я глянул вокруг: мы остановились на огромной поляне, заросшей ивняком и Иван-чаем, то бишь кипреем. Цветы были красивые, ярко-розовые, в самом расцвете. Вся поляна являлась одним сплошным цветником. И почти на каждом цветочке сидел небольшой жучёк неизвестной мне породы. Паша глянул на кучу варёных насекомых, плюнул, обозвал нас извращенцами, оглянулся вокруг, и уже без вчерашней злобы в голосе спросил в пространство перед собой:

– Ну вот какая разиня этот баул за куст закинула!

Перетащил потерю ближе к кострищу, открыл, достал брезентовый мешочек с заветными пятидесятиграммовыми пачечками чёрного байхового, убедился, что чай на месте, удовлетворённо вздохнул, взял карабин и сказал:

– Чай пьёшь – гора идёшь! Чай не пьёшь – равнина падашь! Ну, вы тут пока костёр разводите, завтрак готовьте, я пробегусь вдоль речки! Толя, ты уж завари дядьке хорошего, пожалуйста! – и ушёл по звериной тропинке вверх по Азасу.

Толя с Лёшей скорбно стояли над братской могилой и прислушивались к внутренним ощущениям. Я к своим тоже прислушался. Мы поглядели на довольного Юру, который, как ни в чём ни бывало, пошёл искать коней, закинув за спину «тозовку» и насыпав в карман ячменя, и решили не блевать. Я тут же вспомнил, но не стал парням рассказывать одну страшную историю.

Оказались два охотника в избушке зимой. Поохотиться пришли. И как-то раз утром перед выходом один из них заварил в кастрюльке крепкого чаю, развёл в нём сколько положено сахару, отцедил заварку, а чай, пока не остыл, налил в солдатскую фляжку и убрал в рюкзак с целью в тайге попить. Поохотились они до обеда с неизвестным мне результатом, и сели пожевать. Жуют и по очереди из фляжки ещё тёплый чаёк прихлёбывают. Потом один говорит:

– Женя, чёта у меня чай в рот литься перестал!

Потрясли фляжку – много ещё чая, а глоток делают – и прекращает жидкость из горлышка выливаться. И тут до одного дошло:

– Вася! – говорит Женя. – Хочешь, фокус покажу?

Переворачивает фляжку кверх ногами, и начинает тонкой веточкой ковырять в её узком горле, приговаривая:

– И как эта падла в такую дырочку пролезть исхитрилась! Ведь я же видел, как она вчера рядом с фляжкой лазила! Нет чтоб завинтить!

И выковыривает оттуда мышь. Всю такую варёную, расползшуюся и облезлую. Выкинул в снег ошмётки, протянул фляжку закадычному Васе и сказал так душевно, по-доброму:

– Всё, Вась, можешь теперь пить спокойно!

Как мне рассказал Женя, они на обратной дороге сначала заблевали напару всю лыжню. Фляжку выкинули, но это не помогло. Потом у Васи прихватило живот, и он, стоя на пригорке уже рядом с избой, но окончательно обессилев, снял штаны, присел, и, бороздя хозяйством по рыхлому снегу, медленно поехал с горки на своих широких таёжных камусных лыжах, рыча от холода и оставляя за собой тёмные вонючие ямки меж лыжными следами. Женя шёл по лыжне вторым. Увидев и навек запомнив этот ракурс, по приезде в родной Северо-Енисейск он сразу купил себе неплохой фотоаппарат и без него в тайгу больше не ходил. Но у обоих с тех пор неадекватная реакция на солдатские фляжки. Он и историю-то эту рассказал именно после того, как я достал свою старую фляжку и предложил севшим поужинать людям причаститься. Все согласились, а Женя прикрыл рот своей здоровенной пятернёй и быстро вышел из избы на свежий воздух.

Только я умылся – над рекой хлестнул выстрел. Мы переглянулись.

– Ножи надо точить, мясо разделывать! – сказал Юра, который уже пригнал конницу на поляну.

За ночь кони отошли от лагеря метров на двести.

Юра опять был прав. Мы не успели и воду вскипятить, как появился Паша, неся на плечах косулю. Звериная головёнка безжизненно болталась на Пашиной груди, с морды на штормовку капала кровь. Мы обалдели. Сходил как в магазин, полчаса не прошло!