Геннадий Карпов - Шёл я как-то раз… [Повести и рассказы]

– Ты до какой станции едешь? – обратился к нему один из них минут через двадцать.

– До Шира!

– Так и мы туда же! Мы с тобой местами не поменяемся? Я в соседнем закутке живу, а тут, оказывается, родня едет.

– Ради бога! Мне-то какая разница!

Ему на радостях предложили выпить, но он отказался. В поездах он старался не пить, меньше есть и больше спать. Завалившись на верхнюю полку, подложив под голову шапку и укрывшись пальто, убрав от греха сидор наверх, не разуваясь, он поглядывал в тёмное окно. Редко мелькали деревни и освещённые переезды, потом снова шли вёрсты и вёрсты снега, тайги и мрака. От мыслей о безграничности Сибири его отвлёк шум из купе проводников. Какой-то мужик орал, что на последней станции ему не открыли дверей, пришлось садиться через соседний вагон. Проводница не в меру громким голосом оправдывалась, иногда икая, раздавались ещё какие-то неразборчивые выкрики. По коридору тянуло сигаретным дымом, туалетом и сивухой. Шум утих, Средний попытался уснуть. Соседи по купе, два здоровенных пузатых мужика и такая же могучая женщина, мирно допивали вторую бутылку водки, беседуя вполголоса на крестьянские темы. Один был специалист по пчёлам и обещал второму научить того «так мёд снимать, что, гадом буду, ни одна пчела не учухает». Второй же был мастак тягать рыбу из-подо льда и образно показывал собеседникам, как лещ сосёт сыр, чавкая и надувая щёки.

– А знаешь, как большого язя из маленькой лунки вытащить? Вот! А я знаю! Подводишь его потихоньку, подводишь, потом хватаешь дубину и ка-ак замахнёшься на него! Ка-ак заорёшь! Он съёживается, тут его и тягай. Ей-богу, сам пробовал!

Внезапно идиллия была прервана. Из купе проводников раздался женский визг, и по полусонному вагону пробежала проводница, держась за левый глаз, взывая о помощи и густо дыша перегаром и рыбой. Вслед за ней со свистом пролетела трёхлитровая банка с парой солёных огурцов и, ударившись о металлический поручень, разлетелась вдребезги, обдав купе, которое уступил Средний, стеклом и рассолом. Два в дымину пьяных проводника кричали вслед удиравшей коллеге нелестные выражения, самое безобидное из которых было «Сука заморённая!» Вагон было зашумел, но проводники похватали ножи и заорали на облитых рассолом мужиков, что если те будут «возбухать», то их мало того, что убьют, но и ссадят с поезда, т.к. они сами пьяные, а лезут в драку. Мужики поматерились, бабы, как водится, взялись всех успокаивать, в итоге мордобоя не получилось. Через полчаса всё затихло. Пассажиры ходили по стеклу, осторожно перенося детей, поругивая проводников за то, что те после очередной стоянки не открыли туалет, а Средний лежал, радуясь, что в него не попала банка и что ему не надо по нужде. Проводники продолжали шумно пьянствовать, в коридоре висел дым и мат, потом пришёл бригадир поезда, тоже навеселе, пытался отправить всех проводников по своим вагонам, стыдил Петю за то, что тот опять дал по морде Оле, и та ходит с фингалом и плачет. Его послали, и он ушёл. Уже засыпая, Средний подумал, что завтра надо не проспать станцию, и что если такой же кильдым сейчас в локомотиве, то до места они вообще вряд ли доедут.

Проснулся он от толчка в плечо.

– Земеля! Ты, вроде, говорил, что выходишь здесь? – на него дышал перегаром мужик, с которым они поменялись местами.

Средний подпрыгнул на полке:

– Какая станция?

Но мужик уже шёл на выход. Поезд стоял. Схватив сумку и за пять секунд одевшись, Средний ссыпался вниз и побежал за мужиком, пытаясь разглядеть спросонок в окна название станции, но там стоял товарный состав, закрывая видимость. Выбежав в тамбур, он чуть не задохнулся от смрада: весь тамбур был загажен. «Надо было им туалет всё-таки открыть. А мыть-то Оле придётся!» – Мельком подумал он и выскочил на перрон. Было темно.

– Это какая станция? – спросил он у первой попавшейся женщины, и в эту секунду поезд тронулся.

– Шира! – не глядя на него сказала та, таща здоровенный чемодан через рельсы.

Средний подождал, пока поезд прогрохочет мимо и, как учили, бегом припустил к ближайшему строению с окошечком, около которого толпился народ. Рубль шестьдесят семь у него заранее были отложены в левый карман брюк. Подбежав к окошечку, над которым, как маяк в ночи, горела лампочка-сотка, он громко сообщил:

– Мне без сдачи, у меня автобус уходит на рудник! – и сунул деньги внутрь. – Мне до рудника!

– У всех, у всех без сдачи! – заворчали в очереди мужики, но беззлобно, с пониманием.