Драгомир Асенов - Биография вечного дня

— Крачунов!..

Все притихли, и вдруг Кузман выскакивает из-за стола и бросается наружу с пистолетом. Его вопрос доносится уже с лестницы:

— Где?

— На улочке, за тюрьмой, его видели.

Женщина еле поспевает за ним, она уже устала, задыхается.

Елена тоже выхватывает и заряжает пистолет, вместо с нею бегут еще человек десять.

«Крачунов! Крачунов!» — имя начальника Общественной безопасности, словно эхо, отдается во всех помещениях и коридорах, отовсюду выбегают люди, зажав в руках оружие — кто карабин, кто автомат, кто револьвер. Толпа разрастается, люди движутся рассредоточение, широким веером захватывая прилегающие улочки, начинающиеся у чахлого садика позади тюрьмы и спускающиеся к Дунаю. Елена спешит за Кузманом, она чувствует, как колотится ее сердце, но в то же время ею овладевает и хладнокровие, как всегда, когда она включается в дело, связанное с риском.

Впереди, шагах в десяти от них, маячит невысокая стройная фигура мужчины в сером костюме. Голова втянута в плечи — то ли человеку зябко, то ли он старается быть незаметным. «Крачунов!» — решает Елена, и Кузман стреляет в воздух.

— Гражданин, остановитесь! Гражданин, остановитесь!

Мужчина втягивает голову еще глубже и уже готов кинуться наутек, но, ошарашенный выстрелами, замирает на месте. Теперь уже все стреляют в воздух, гремит невообразимая пальба.

— Вот он! Вот он!.. — мечется женщина, поднявшая тревогу, и на всякий случай прячется за спины.

Участники погони окружают человека. Тот жмется к каменной ограде и скулит:

— Погодите же!.. Что вам от меня нужно?

Елена опускает оружие с чувством неловкости и разочарования — человек, стоящий перед нею, и отдаленно не напоминает Крачунова! Кузман тоже прячет пистолет и чешет в затылке.

— Извините. Нам показалось… — И он напускается на женщину, вызвавшую переполох: — Что это вам взбрело в голову панику поднимать? Раз вам попался на глаза Крачунов, почему вы его не арестовали?

Брюки пойманного темнеют спереди, темные полосы образуются на штанинах до самого низа.

— Назад! Расходись! — командует Кузман, желая избавить от унижения невинно заподозренного прохожего.

Елена краснеет до корней волос — это унижение не только для него, но и для преследователей, и для нее самой.

Толпа возвращается к Областному управлению, все расстроены — какая досада, не удалось поймать Крачунова! Можно подумать, что, поймав его, они сразу покончат с прошлым, раз и навсегда похоронят фашизм!

Перед тем как углубиться в садик, Елена оборачивается: человек все еще стоит у каменной ограды и, похоже, плачет, как ребенок.

По ее телу пробегает дрожь, а в мозг острым ножом врезается мысль: «Мой самый счастливый день для него будет самым тяжким, самым горьким…»

В Областном управлении карусель снова захватывает и уносит ее — поступили сведения, что толпа горожан грабит немецкие склады с мукой, и Кузман поручает ей отправиться туда и пресечь своеволие.

— Я одна пойду? — недоумевает Елена.

Кузман великодушно указывает на свои телефоны:

— Позвони Николаю, пусть даст полицейских в твое распоряжение.

И хохочет безудержно, понимая всю абсурдность прозвучавшей фразы. Этот хохот свидетельствует о накопившейся усталости и о растерянности, подчас возникающей в сложных обстоятельствах.

Аптекарша думает о том, что происходит с ее дочерью. Как Елене могло прийти в голову, что преступники вроде Медведя заслуживают человеческого отношения? Она его убила, ликвидировала, а как иначе можно было поступить: он столько лет глумился, издевался над людьми, терроризировал их, жестоко расправлялся с виновными и невинными, лютовал по поводу и без повода. Достаточно вспомнить последнюю зиму — ни одна ночь не проходила без облав и перестрелок, не было дня без обысков и арестов, без позорных судебных процессов, на которых выносилось сразу по нескольку смертных приговоров. Самое жуткое обычно происходило на рассвете — в это время по городу разъезжал фургон и увозил новые жертвы, а из домов неслись вопли отчаяния, от которых все живое замирало в невыразимом страхе и уповании на то, что беда все-таки миновала. Сколько молодых парней и девушек поглотила ненасытная пасть Общественной безопасности, сколько известных и неизвестных исчезло навсегда — упорно говорили, что их убивали в подвалах, а зарывали ночами на отмелях Дуная. Несколько таких ям разрыли собаки, они таскали по окрестностям кишки и конечности, человеческие кости с полуистлевшими лохмотьями, повергая народ в ужас. Страх, словно мгла, заползал всюду — в школы, учреждения и канцелярии, в каждую семью. Пожилые люди крестились и призывали проклятия на головы палачей.