Драгомир Асенов - Биография вечного дня

Мало-помалу все смиряются и принимают на себя этот «тяжкий крест» (большинству присутствующих произнести слово на митинге куда страшней, чем участвовать в какой-нибудь рискованной акции против полиции). Затем разговор заходит о том, как обеспечить охрану гостей во время торжественной встречи. Конечно, советские солдаты сумеют постоять за себя, если местные «фашиги» рискнут поднять на них руку. Но такой инцидент вообще бросит тень на представителей новой власти: дескать, не смогли обезопасить своих друзей, спрятались за их спинами!

— Правильно, правильно! — соглашается Георгий Токушев. — Сейчас любая оплошность, даже какой-нибудь дурацкий случай могут быть ловко обыграны и способны произвести скверное впечатление, поэтому мы должны предотвратить всякую случайность.

Приоткрывается дверь, заглядывает взлохмаченный парень, один из «молодых добровольцев революции», как нарекли себя учащиеся ремесленного училища; он комично пыжится, желая что-то сообщить.

— В чем дело? — оборачивается к нему Кузман.

— Тут какой-то хрыч приплелся.

— Что за хрыч?

— Хаджиянев. Хочет непременно видеть товарища Токушева.

Старый тесняк в недоумении оглядывается.

— Кто он такой, этот Хаджиянев?

— Фабрикант.

Присутствующие переглядываются, явно озадаченные этим визитом: Хаджиянев действительно самый известный и самый богатый фабрикант во всем городе, идет молва, что он «зашибает бешеные деньги». Но что этому крезу понадобилось в стане своих заклятых врагов, как он отважился прийти в самый штаб Отечественного фронта? Георгий Токушев невольно ощупывает свое лицо — оно выбрито до глянца, он об этом позаботился утром, пока слушал речь Кимона Георгиева [15] Глава первого народного правительства Отечественного фронта. .

— Может, примем его? — предлагает Каменов, вынув изо рта мундштук. — Раз такая дичь сама свалилась к твоим ногам.

— А почему бы нет? — бросает доктор Хаджиев.

На пороге Хаджиянев — худой, серебристо-белая голова, идеально подогнанный костюм в мелкую клетку, прямо с иголочки. Его можно принять за ученого, за университетского профессора. Фабрикант отвешивает низкий поклон и сразу адресуется к Токушеву.

— Если не ошибаюсь, я имею честь говорить лично с… — произносит он слегка дрожащим голосом.

— Да.

— Вопрос, который меня сюда привел… — При этих словах он круговым движением указывает на присутствующих и обращает внимание на то, что в руке у него чемоданчик.

Георгий Токушев прерывает гостя:

— Я от своих соратников ничего не таю.

— Все-таки сумма крупная… — мнется Хаджиянев. — А здесь человек десять. Я полагал, что это для вас лично!

Старый тесняк бледнеет.

— Что вы городите? — возмущается он.

Фабрикант облизывает губы и невнятно бормочет какие-то слова извинения, не теряя, однако, присутствия духа.

— В чем дело? — подходит к нему Георгий Токушев.

— Я принес сто тысяч, — пятится Хаджиянев. — Как вы изволили приказать через тех ребят… Мне был дан срок до половины седьмого, но я решил вручить эту сумму не у себя дома и не им, как было условлено, а лично вам… Раз вы потребовали от меня такой откуп — извольте, вот вам сумма, вся до последней стотинки!

Токушев стонет, точно его ударили, и опускается на придвинутый Кузманом стул.

— И кто… кто сморозил такую чушь?

— Группа по экспроприации и конфискации.

— Товарищи, вы что-нибудь понимаете? — вертится на стуле Георгий Токушев, бледный от возмущения. — Я лично как в тумане… Ей-богу, как в тумане!

— А мне все ясно, — мрачнеет Кузман, чувствуя, что и сейчас камни полетят в его огород. — В городе орудует банда под такой вывеской. Она уже «экспроприировала» деньги у доктора Енчева, радиоприемник у учителя истории. Трудно сказать, что эти подонки еще успели натворить!

— Во имя революции, не так ли? — ужасается доктор Хаджиев.

Старый тесняк смотрит исподлобья на Кузмана и говорит, прищурив глаза:

— Срок — половина седьмого. Остается десять минут… Ты сможешь устроить им поучительный спектакль?

— Смогу, — кивает Кузман.

— И нечего с ними цацкаться. Если не сдаются — наповал! Эти подонки опаснее для нашего дела, чем классовый враг.

Георгий Токушев потирает лоб и после короткого раздумья роняет сквозь зубы:

— Господин Хаджиянев, несите свои тысячи обратно!

Фабрикант склоняется над чемоданчиком, словно видит его впервые, и растягивает губы в едва заметной усмешке.