Драгомир Асенов - Биография вечного дня

— Я так и предполагал… Мы тоже кое-что слышали о социалистах, они не разбойники с большой дороги. Несколько лет назад у нас ночевал один австрийский журналист, коммунист по убеждениям. Он ездил на Балканы в связи с какой-то своей книгой…

— Хм, да, вы свободны! — приостанавливает его излияния старый тесняк.

— Господин Токушев, а нельзя ли… Как бы это сказать…

— В чем дело?

— Нельзя ли мне дождаться здесь конца операции?

— Нет, — решительно возражает Кузман. — С вашей помощью нам будет легче их схватить.

— А если… Все может случиться…

— Вы не бойтесь, мы примем их удары на себя.

— Господа! — пытается убедить всех Хаджиянев. — Я деловой человек, у меня есть заслуги в развитии пашей такой отсталой страны. В цехах моей фабрики применяются новейшие методы…

— Пошли! — прерывает его тираду Кузман и устремляется к выходу, чтобы успеть устроить засаду.

Кроме Елены и Виктора, он берет с собой еще нескольких менее опытных молодых людей, Николая почему-то все еще нет, и неизвестно, где и чем он занят.

Дом у фабриканта солидный, в три этажа. Он стоит посреди широкого двора, со всех сторон обсажен деревьями, главным фасадом выходит на улицу Царицы Иоанны, спускающуюся к пристани. Первое, что бросается им в глаза, — это мраморная беседка наискосок от дома, она напоминает иллюстрацию к душещипательным романам. Придирчиво обследовав ее, Виктор говорит довольно:

— Я остаюсь здесь, сквозь эти амбразуры хорошо вести огонь!

Другие прячутся во дворе, за стволами деревьев, а один парень занимает позицию немного дальше, под навесом. Фабрикант отпирает массивную дверь и почтительно вытягивается перед Еленой, ее мрачный вид обескураживает его.

— Прошу вас!

Оказавшись в просторном холле, выдержанном в темных тонах, с портретом жены хозяина во весь рост на северной стене, Кузман не в состоянии скрыть своего удивления:

— Вы одинокий?

— Вдовец, — поясняет хозяин уже более раскованно. — А дети на вилле… Впрочем, наверху живет моя мать, она уже не покидает кровати…

«И вам не страшно?» — порывается спросить Кузман, но подавляет свое любопытство. Хаджиянев, как видно, угадывает его мысль, он расстегивает пиджак и указывает на кожаные кресла вокруг:

— Располагайтесь! Что касается прислуги, то… я распустил ее… Хочу идти в ногу со временем…

Извинившись, он хватает свой чемоданчик и исчезает в глубине дома. Кузман и Елена слышат скрип железа — должно быть, открывается и закрывается сейф. Когда фабрикант возвращается, чемоданчика при нем нет. На губах его блуждает виноватая усмешка.

— Хотя я участник мировой войны, за что получил соответствующее отличие от командующего фронтом, все же… все же, господа, порой мне что-то скребет душу… Зажечь свет?

Под декоративными сплетениями деревянного потолка вспыхивает хрустальная люстра в виде ромба, со стороны она похожа на корону, которую венчает узел из позолоченных цепей с инициалами в центре.

— Я купил ее в Вене, — следит за их взглядами Хаджиянев. — По довольно сносной цене, на распродаже…

— …еврейского имущества! — ехидно вставляет Елена и обращается к Кузману: — Уж больно яркое освещение, это может нас выдать.

Не дожидаясь новых намеков, хозяин гасит люстру и нажимает на кнопку близ дубовой двери. С обеих сторон загорается несколько бра, их приглушенный свет создает умиротворенную и, пожалуй, интимную обстановку.

За окном слышится хриплый лай, фабрикант, сжавшись, прислоняется к буфету с китайским фарфором.

— Идут! Я забыл вас предупредить: они ездят в кабриолете, у них собака — здоровенный бульдог, похожий на медведя…

Гремит выстрел, за ним — окрик Виктора:

— Руки вверх!

— Обнаружили нас! — вздрогнув, шепчет Елена, а Кузман бросается во двор, на ходу заряжая пистолет.

И сразу же задерживает троих парней с постными физиономиями мелких жуликов, один из них до отвращения прыщеватый, а четвертый — их главарь — легко перемахивает через ограду и бежит к пристани, с ним вместе огромный пес.

— Стой! — бросается за ним Кузман, дав знак Елене и Виктору стеречь пойманных, хотя те, похоже, бежать не собираются.

У входа стоит кабриолет, запряженный двумя неказистыми лошаденками, но над козлами красуется транспарант, на котором написано крупными буквами: «Смерть фашизму, свобода народу!», спереди развевается красное знамя, на нем серп и молот. Кузман прыгает на козлы и, схватив вожжи, сталкивает извозчика — мужика с прокуренными усами. Тот недовольно брюзжит: