Драгомир Асенов - Биография вечного дня

Арест чем-то напоминает ему случившееся в «Одеоне» — нечто неожиданное, зловещее, непреодолимое! А какой позор его ждет, когда товарищи узнают, где он находится! Нет, пусть лучше расстреляют, пусть убьют прямо здесь, в этом подвале, где его никто не знает и где он никому не нужен! У него вырывается такой вздох, что учитель гимнастики резко оборачивается.

— Опять кто-то скулит!

Распахивается дверь, и в подвал ныряет какой-то субъект, разметав руки, чтобы сохранить равновесие. Сноп света, лизнув грязный пол, тут же гаснет, затем щелкает ржавый замок.

— Я буду жаловаться! — стучит новичок кулаком в дверь.

— Кому ты пожалуешься? — прерывает его истерику учитель гимнастики.

— В святейший синод! В правительство!

— В их же правительство, да?

Новичок замирает, упершись лбом в железную дверь подвала, дышит он странно, с присвистом, будто у него фистула.

— Я пожалуюсь союзникам… — шепчет он наконец.

— Господин окончательно рехнулся. Союзники разделили сферы влияния, нами пожертвовали.

Новичок тащится к стене и, устало сгорбившись, садится на пол.

— Но ведь я… Я ни в чем не виноват! — возмущается он.

Учитель гимнастики хмыкает.

— Господин Хлебаров, мы все не виноваты!

— Откуда вы меня знаете?

— А кто вас не знает?

— И все-таки… странно… Я про родного брата ничего не знаю. Вот уже десять дней, как он пропал… Может, ушел с немцами.

— Ваш брат — достойный сын отечества!

«Хлебаров, Хлебаров…» — копается в своей памяти Николай, а в это время новичок встает и опять дубасит кулаками в дверь.

— Я буду жаловаться! Я невиновен!..

— Перестань буйствовать! — стучат прикладом с другой стороны, да так властно, что в камере все замолкают.

Даже учитель гимнастики уходит подальше от двери, глухо наставляя новичка:

— Довольно вам, господин Хлебаров, с ними шутки плохи!

«Хлебаров… Хлебаров…» — терзается Николай и, тряхнув головой, отказывается от своих настойчивых попыток дознаться, что это за тип, — в конце концов, если судить по фамилии, то он не из бедняков. Николай пробует сосредоточиться на другом — что ему отвечать, если его все же вызовут на допрос? Поверят ли ему, если он откроет всю правду, можно ли надеяться на снисхождение, если они услышат рассказ о его увлечении Русокосой? Как ни странно, сейчас все это ему самому кажется не только смешным, но и нелепым — ремсист без ума влюблен в проститутку! И притом платонически, без всякой взаимности, мало того, о его чувствах никто не подозревает.

Дверь опять открывается, и слышен резкий голос:

— Николай! Есть тут Николай?

В коридоре гораздо светлей, и воздух не такой тяжелый и гадкий.

— К Кузману! — кивает ему человек, чье лицо до такой степени обветрено, что кажется кирпичным.

— Без конвоя?

— Без. — И добавляет после короткого раздумья: — За что это тебя упекли в тюрягу?

— Промашка получилась, — бормочет Николай, чувствуя, как у него стучат зубы.

Человек берет винтовку на плечо и озабоченно чешет затылок.

— Смотрите, детвора, этот буйный вихрь может так вас разметать, что окажетесь среди мусора!

По широким лестницам между этажами по-прежнему стремительно течет поток людей — у всех оружие, все возбуждены, то и дело слышатся приветствия. Бог ты мой, жизнь не останавливается ни на минуту, она не может остановиться — что бы с тобой ни случилось, какая бы участь тебя ни постигла! Как горько, когда осознаешь эту банальную закономерность, когда ты вновь ее устанавливаешь, год спустя, десять лет спустя! Перед тем как войти в штаб, он прислушивается к шуму за дверью.

— Алло, алло! — надрывается какая-то женщина. — Свяжите меня с Образцовой фермой!

— Успеете еще их конфисковать, — твердит другой, стуча чем-то твердым по столу.

Срывающийся голос возражает:

— Если отложить на потом, ничего не сохранится, тогда ищи ветра в поле. А ведь это исторические вехи!

Николай нажимает на ручку двери и с ходу отмечает: хоть на столе Кузмана горит лампа, но его самого нет. Никто на Николая не обращает внимания, только женщина, держащая в руке телефонную трубку, окидывает его рассеянным взглядом. Возле нее стоят люди — среди них человек в форме лесничего — и говорят о каком-то магазине, владелец которого бесследно исчез неделю назад.

— Для этого существует уголовный отдел! — говорит женщина.

Однако лесничий снисходительно отвечает ей:

— Так ведь и уголовный отдел распущен.

А вот и Кузман в накинутом на плечи пиджаке, левое плечо забинтовано, сквозь белую повязку кое-где проступают алые пятна крови. Встретившись с ним взглядом, Николай вытягивается и, сам того не желая, расплывается в улыбке (как это скверно, как это скверно!).