Драгомир Асенов - Биография вечного дня

— Та стерва заморочила нам голову, — буркает Кузман, беспомощно оборачиваясь к Елене.

— Ага, значит, на меня возвели поклеп? — петушится хозяин. Сейчас он злобной физиономией напоминает борзую. — Кто это сделал?

— Не имеет значения!

— Так вот, запомните, у меня нет ничего общего ни с Крачуновым, ни с его архивами.

— Они спрятаны в доме какого-то учителя.

— Учителей много!

Елена нервничает. Растолкав Кузмана и Николая, она выходит вперед.

— Только теперь уж мы словам не поверим! Пойдемте с нами.

Хромой учитель пятится к дровам, его кадык, словно мячик, катается над воротом рубашки.

— Это почему же, все из-за архивов? — негодует историк и начинает плакать — слезы, крупные, как горох, катятся по его щекам, и головой он трясет, как только что его жена. — Господа, что касается идеологии, все верно… Но я никогда не имел ничего общего с полицией! Вы у Тодоровского проверили?

— У кого? — вздрогнув, спрашивает Николай.

— У нашего Тарзана, учителя гимнастики. Господа, он действительно флиртовал с Общественной безопасностью, водил дружбу с господином Сребровым… Вместе пьянствовали, начинали в пятницу и кончали поздно вечером в воскресенье…

Кузман с товарищами переглядываются. «А почему мы решили, что именно у этого, почему не у Тодоровского?» — соображает Николай; судя по выражению лиц Елены и Кузмана, они думают о том же.

— Вы нас проводите к нему? — наступает Николай.

Он так зол, что хромой учитель весь сжался, как бы опасаясь, что его сейчас огреют по голове.

— Провожу, господа, провожу! Господин Тодоровский живет за французской гимназией, он купил дом у католического священника.

Когда они садятся в машину, на улицу выбегает жена учителя, отчаянно размахивая костлявыми руками.

— Куда же вы его увозите? Господи боже мой, что вы хотите с ним сделать? Он ни в чем не виноват…

Узнав, зачем к нему пришли, учитель гимнастики становится бледным как полотно. Он тяжело вздыхает и, почесав курносый нос, бессильно валится на стул.

— Да!

— Что да? — склоняется над ним Кузман.

— Они меня вынудили… Полиция. Втащили ко мне в подвал несколько ящиков, но что в них там, я понятия не имею. Не интересовался…

Он нервно поглаживает свои пышные бакенбарды и только сейчас замечает присутствие коллеги.

— Это ты меня продал? — Он пытается вскочить, но Кузман прижимает его к стулу.

— Спокойно!

Хромой учитель презрительно кривит губы:

— Меня самого продали… Господа коммунисты, я свободен?

Елена хмурится, не зная, что ответить, и Кузман досадливо отмахивается:

— Вы свободны!

— Как так свободен? — снова дергается учитель гимнастики. — Самый отъявленный проповедник!.. Хамелеон!

— Я только по части концепции, а что касается действий… — хихикает историк и, поклонившись, спешит уйти, бормоча: — Главное — не замарать руки кровью. Теории — они приходят и уходят, а отечество остается!..

В подвале учителя гимнастики хранится уголь. Взяв лопату, Николай принимается разгребать его, и скоро из кучи проступают белые доски ящиков — они еще не почернели от угольной пыли и сырости.

— Сколько их там? — хмурит брови Кузман.

Вместо Николая отвечает хозяин:

— Три больших и два поменьше. Но что в них, я не могу сказать…

— А кто может?

— Сребров! — ехидно вставляет Елена. — Его собутыльник.

Учитель гимнастики печально вздыхает, вид у него поистине жалкий, несмотря на внушительный рост.

— Собутыльник, господа, только собутыльник…

Кузман вступает в роль руководителя и предлагает порядок дальнейших действий: Николай остается здесь и охраняет ящики с архивами, пока не приедет грузовик, на котором архивы доставят в Областное управление. Там ящики вскроют и сделают подробную опись всех бумаг, с первой до последней. Елена везет учителя гимнастики на допрос, в ходе которого будет составлен протокол, а сам Кузман отправляется с докладом к Георгию Токушеву — надо же и его порадовать тем, что архивы наконец обнаружены.

Учитель гимнастики сгорбился, сидит как в воду опущенный.

— Задерживаете меня, да?

— Пока не установим, что вы за птица. — Елена толкает его перед собой, а Кузман идет за ними следом, затем возвращается.

— Он один?

— Кто? — не понял Николай.

— Да этот хрыч… У него так шикарно обставлена квартира — и, можно сказать, пустует.

— Холостяк.

Кузман смеется и бежит к машине.

Через четверть часа сюда прибывают семь человек, но не на грузовике, а на двух повозках. Шестеро — молодые ребята, почти одного возраста с Николаем, а седьмому лет под сорок, его болезненное лицо заросло щетиной.