«Будут деньги, будут! Хренова туча бабок… Блинов обещал, а он мужик серьёзный. У него всё продумано, схвачено. Главное, чтобы получилось всё, не сорвалось».
Получится…
Надо только быть бодрым, отдохнувшим. Выспаться надо.
А сон, как назло, не идёт.
Тяжело днём спать. Толя не привык.
Да и мысли эти… так и лезут в голову, будто настырные тараканы в щель за плинтусом.
Лезут и лезут.
Как отвязаться от этих мыслей? Как их пронать?
Вроде, никогда ещё Толя так много не думал как сейчас, в три эти часа, что он под сон себе отвёл.
А выходит — не под сон. Пролежал только без толку, промучился.
Зато столько мыслей разных передумал. За всю жизнь, наверное, столько мыслей в голову зараз не приходило.
Одно только странно… Ему сейчас, вроде, волноваться положено. Дёргаться. Мандраж должен быть, трясучка.
А как же… Дело-то нешуточное! Казино брать, да ещё через два ряда охраны идти, да со стволами пробиваться, и кассу по ходу раскурочить, и всё за три минуты… Шутка ли?
Положить ведь могут менты с охранниками. Или взять за одно место. И тогда срок припаяют — мало не покажется. Сгноят на зоне. А оттуда вернёшься не человеком, а развалиной. Зомби гнилой…
Вон батя живёт, а это жизнь разве? Распадается бедолага, разваливается. Изо рта у него вместе со слюной какие-то сгустки кровавые идут.
И воняет от него… Точно как мертвец. Гнильём воняет.
Вот таким вот могут сделать, и запросто.
А волнения всё равно нет никакого. Мысли есть о нехорошем… Есть такие мысли, конечно, но вот что-то удивительно мало они его волнуют.
Не страшно Толе. Совсем не страшно. Не потому что глуп он, наивен. Не такой он дурак, как о нём думают (а думают так, и в глаза говорят, заразы… вон, того же Тёму взять — ведь чуть ли грязью не поливает в открытую… морду бы ему набить при случае!).
Нет, всё знает Анатолий Николаевич о последствиях за лихие криминальные дела, и о стволах ментовских он наслышан, и о «берцах», что по рёбрам бьют (сам не раз получал, когда по глупости да по мелочи всякой в отделение попадал), и о стальных браслетах и о многом ином, что жизнь его молодую запросто может сгубить безвозвратно.
Можно было бы не идти никуда. Остаться. Вот так лежать на старом, продавленном диване до вечера. Потом пойти на поиски загулявшей мамаши, от собутыльников её оторвать да для порядка врезать ей хорошенько. А то ведь при живом муже шляется!..
Или и на неё плюнуть. Всё равно ничего с ней не сделаешь. Спивается — и пусть спивается. Не спасёшь её…
Вот просто лежать.
Искать его будет Блинов с дружками? Да чёрта с два найдёт. Блинов после дела сам на дно ляжет, ему уже не до поисков будет и не до разборок. Ему о себе надо будет думать. Да и не такой уж важный человек Толя, чтобы серьёзные пацаны время тратили на его поиски.
Не придёт он — и ладно. Рукой на него махнут, да, как говорится, из списков вычеркнут.
Тем более, что Толя о Блинове и его пацанах толком ничего не знает и заложить ментам при всём желании не сможет.
Да и не станет закладывать…
Хорошо, отлежится он так, спрячется.
А потом что?
От блиновской судьбы он уйдёт, а от своей собственной — куда бежать?
Что тогда ему останется?
Прежняя жизнь с отцом-доходягой, колледж опостылевший, из которого его, наверное, турнули уже давно за прогулы (ещё бы, две недели на занятия не ходить! заметили, наверное…), мать с её вечными запоями, которую к осени надо будет опять в больницу класть, а то ведь к ноябрю она совсем посинеет, будет в психозе своём по квартире с высунутым языком ходить и чушь всякую нести…
Вот что останется.
И ничего из этого — не жалко.
И никого не жалко.
Родители сгниют… а куда им деваться? И он сгниёт — в свой срок.
Ещё, может, лет сорок без толку промается, а всё будет без изменений, всё будет как всегда — мат, водка, работа от случая к случаю, дуры-девки по три копейки каждая (а больше они и не стоят), морду набить кому, да самому от кого получить…
Да хоть сто лет он так проживи, что толку с такой жизни?
Нечего терять.
Потому и спокоен Толя. И дышит легко, ровно.
Есть у него шанс. Это просто игра. Такая игра интересная!
Другие, может, деньги на кон ставят, дома, машины. У Толи ничего нет.
Поэтому на кон он ставит себя. Не бог знает, какая ставка, так себе ставка — мелкая. Мелочь копеечная. Мало ли на улицах шпаны, отморозков мелких, которые бабок по лёгкому срубить хотят?
И каждый себя готов поставить на кон.
Но жизнь не у всех ставки принимает и не всем даёт возможность с мелочью такой по-крупному сыграть.
Читать дальше