Александр Уваров - Казино для святых [СИ]

Водитель пожал плечами.

— Нет… Чего так думать… Я вас много раз возил, и разговоры у нас разные были. Чего вам про меня рассказывать?

Гонеев двольно потёр ладони и потянулся к фляжке с коньяком.

— Извини, что тебе не предлагаю. Сам понимаешь…

— Понимаю, — сказал водитель. — У меня сегодня до полуночи сплошные разъезды.

— Много гостей у генерала? — уточнил Гонеев, залпом отпивая изрядную порцию коньяку.

Пил он смело — при его-то массе (да и опыте употребления) алкоголь действовал на него разве что начиная со второй бутылки (а во фляжек грамм триста, не больше), и служебный опыт давно уж научил Илью Петровича в любом состоянии присматривть за собой, в особенности — за своим языком.

А разговор со Свечиным предстоял тяжёлый и долгий, так что расслабление некоторое в пути было не лишним.

— Много! — охотно подтвердил водитель. — И никто ведь на своих машинах не едет!

— Конечно!

Гонеев хлопнул себя по коленке.

— Пьянка ж намечается, мать моя женщина! Вот так-то… Никто за руль и не сядет! Так что, умотали тебя?

— Не то слово, — сказал водитель.

И вздохнул грустно.

— Вас вот… да, третьего гостя уже привожу. А ведь в город мотаться — это ж не ближний свет. За один такой день могу километров четыреста накрутить. Туда, сюда…

— Ладно… Эх, бедолага!

Гонеев убрал фляжку во внутренний карман пиджака. И, развалившись в широком, велюровом автомобильном кресле, с довольным, расслабленным, полусонным прищуром глаз смотрел на мелькавшие за полями берёзовые перелески.

— Да…

Он повернулся к водителю.

— А я бы вот не удержался. Ей-богу, не удержался бы! Остановил бы машину, упал в высоченную эту траву, и лежал бы, лежал. И в небо смотрел…

— Тут вечером-то опасно останавливаться, — заметил водитель. — Места, честно говоря, глухие. Сами видите… В деревнях ещё в девяностые народ спился. Кто помер, кто в город подался. Может, пара старух и уцелели невесть как, а в общем… Заколочено всё. Если, не дай бог, случится чего, так хоть кричи, хоть не кричи… И поля сто лет не паханы, заросли все бурьяном. Говорят, грузунов много стало в полях, за ними птицы потянулись. Я тут на днях какую-то птицу увидал на поле. Здоровая, хищная! Крылья расправила — ну метра полтора у ней будет, в размахе-то. И что за пакость в этих зарослях водится — чёрт её разберёт. И что за народ по этим пустырям по вечерам ходит — тоже никто не знает. Тут же… Дикость одна! Ехать-то приятно, но останавливаться… Нет, не стал бы! Это ж… Африка, одним словом.

— Африка, говоришь? — переспросил Гонеев.

И, отвернувшись, молчал минуты две.

— Африка, — задумчиво повторил Илья Петрович. — Да был я в этой Африке! На сафари ездил… Может, и к нам когда-нибудь, лет этак через десять, богатые иностранцы на сафари будут приезжать? А мы будем встречать их… в набедренных повязках. Хочешь, Василий, в набедренной повязке ходить?

Водитель усмехнулся.

— А то! Зимой только холодно будет.

— А мы тебе повязку с мехом соорудим, — пообещал Гонеев. — Утеплённую…

И добавил с горьким… Хотя нет, горечь была наигранной и вздохнул Гонеев с наигранной, дешёвой театральностью.

— Довели суки страну!

На страну с дикими полями Илье Петровичу, честно говоря, давно уже было наплевать.

Разве приятно было всплакнуть вот так вот… С полупьяной слезой. Чтобы лишний раз признаться глупому, заросшему бурьяном, бестолковому отечеству в давно уже ушедшей… а, может, и никогда не существовавшей любви.

— А я ведь сам-то из деревни. Выбился вот… а вот хочется иногда…

«Заткнись! — мысленно он оборвал сам себя. — Ничего тебе не хочется! Ты и боишься больше всего именно этой вот исконной своей, родимой глуши. Боишься, что хозяева твои дорогие смотаются потихоньку в тёплые страны, со всеми денежками своими смотаются, а тебя как раз и оставят наедине с разваленными коровниками, бурьяном, заколоченными домами и одичавшим народом, который быстро пузу твоему жирному липосакцию сделает. Прав, прав водитель! Нельзя останавливать машину, нельзя!»

— Скоро будем-то? — спросил он Василия.

— Полчаса ещё, — ответил водитель.

Гонеев снова потянулся к фляжке.

Генерал встречал их у ворот.

Едва их глухие металлические серые створки закрылись, он подошлё к машине и, наклонившись к задремавшему было Гонееву, тихо, но отчётливо произнёс:

— Давненько сюда не заезжал, Илья Петрович. С прибытием, гость дорогой.

Гонеев с трудом разлепил отяжелевшие от сна веки, секунду с некоторым недоумением смотрел на Свечина, будто не узнавая давнего знакомого, а потом быстрым движением не вышел, а, скорее, выскочил из машины (так быстро, что генерал еле успел на шаг отойти в сторону).