Александр Уваров - Казино для святых [СИ]

— Допустим, — согласился Иван. — К чему это вы всё говорите?

— А к тому, — продолжил Гонеев, — к тому всё это говорю, что вижу предвзятое к себе отношение и со стороны начальства, и с вашей стороны, и…

— Пожаловаться хотите? — усмехнувшись, спросил Романов. — Или доказать свою незаменимость для компании? Не по адресу, Илья Петрович, обратились. Я вам не начальник, и моё мнение относительно вашей работы едва ли будет Ставицкому интересно.

— А при чём здесь Ставицкий? — с наигранным изумлением спросил Гонеев.

И руками всплеснул.

«Ничего себе!» — удивлённо подумал Романов.

Разговор принимал какой-то странный, совершенно неожиданный оборот.

«Вот как он о начальнике заговорил!»

Гонеев раскрыл ежедневник на заранее отмеченной закладкой странице и, пробежав глазами по строчкам, спросил:

— Вы, случаем, не знаете, что такое «ишемическая болезнь»?

— Что-то с сердцем связано, по-моему, — ответил Романов.

И тут же переспросил поспешно:

— Это вы к чему? Хватит загадок-то, Илья Петрович!

— Сейчас разгадки начнутся, — успокоил Гонеев. — Ишемическая болезнь, предынфарктное состояние… Знаете, чей это диагноз, Иван Сергеевич?

— Понятия не имею, — ответил Романов. — И какое мне дело!..

— Нашего директора, — Гонеев, зажимая хватку, заговорил более жёстким тоном, не давая Романову опомниться и перехватить инициативу. — Вы, верно, заметили, какой нервный человек — наш директор, Николай Романович Ставицкий? Как он за дело переживает, нервничает, легко на крик срывается, багровеет, а потом и бледнеет во время разговора, особенно если разговор ведётся на повышенных тонах? Уверен, что заметили. Было время заметить, не первый год уж работаете. Всё можно понять… Переживает директор за порученное ему дело. Горит, так сказать, на работе. И уж больно быстро сгорает.

Иван понял, что на этот раз Гонеев затеял не просто очередную интригу, а какую-то запредельную гнусность, причём затеял, скорее всего, не по своей инициативе, а с чьей-то подачи (тут, кстати, припомнил он, что Гонеев на днях ездил Гонеев на встречу со своим «куратором» из милицейских, потом, вроде бы, и с директором о чём-то беседовал… так вот как-то, вовремя всё вспомнилось).

Потому решил Гонеева не перебивать и дать ему возможность высказаться до конца.

Но всего размаха гонеевского плана Иван пока не представлял…

— Вот и решил я разузнать, как у директора делишки-то со здоровьем, — продолжил Гонеев и вздохнул озабоченно. — Неважные делишки…

Он снова заглянул в ежедневник.

— Несколько приступов было, обращался к врачу… прошёл обследование. Предложили госпитализацию, отказался… В общем, беда.

Гонеев пристально посмотрел на Романова, словно пытался определить его реакцию.

— В любое время может случиться инфаркт, а дальше — вероятнее всего инвалидность. С таким слабым сердцем и до крайности нервным характером не сможет наш директор дальше бизнесом рулить.

— В файл медицинский влезли? — спросил Иван, не удержавшись. — Каким это образом, хотелось бы знать?

«Молчи! — мысленно скомандовал Иван сам себе. — Молчи, ради бога… Правду он тебе не скажет, но враньём своим больше себя разоблачит. Если его не перебивать!»

Впрочем, сейчас Гонеев, похоже, был искренен как никогда не был ранее.

— Помощники имеются, — скромно потупив глаза, ответил Илья Петрович. — Помогают нужную информацию собирать. А вы не спешите с выводами, Иван Сергеевич. И с упрёками не спешите! Выводы потом будете делать…

— Так вот, — продолжил Гонеев, — какая картинка у нас получается. Компанию давят со всех сторон, залы закрываются, тут ещё и бандюки обнаглели до крайности… Не сегодня-завтра…

Гонеев понизил голос.

— Органы… те самые… давить начнут по всем фронтам. Причём одновременно. И не известно, чем это закончится. Доживём ли ещё до заветного девятого года, кто знает… Выстроить нормальные, рабочие отношения с властями директор не смог. А у московских властей с Войковым, к тому же, давние счёты. Недаром он у себя в европах сидит, и в России не показывается. А у директора сердечко пошаливает. Свалится в любой момент, а нас и накроет цунами… Хорошо это?

«Заботливый ты человек, добрый и душевный, — с иронией (не слишком, впрочем, уместной в подобной ситуации) подумал Романов. — Как ты Ставицкого-то полюбил… Будто и забыл, какие он разносы тебе устраивал, как грозил проверку устроить всему твоему департаменту безопасности. Или не забыл?»