Ларри Макмертри - Покидая Шайенн

— Я падал и похуже, — сказал он.

Я не стал его тормошить, решив, что вскоре он и сам очухается. Но он выглядел слабее рыбы на берегу, и я понял, что им нужно заняться. Дотащить его до машины оказалось настоящей мукой. Я уложил его на заднее сиденье, вернулся и затормозил ветряк. Врач Гида жил в Уичито, но я поехал в Талию, она ближе. Вначале я ехал осторожно, стараясь избегать тряски, но потом плюнул и поддал газу.

Выехав на шоссе, я притормозил, а Гид открыл глаза и посмотрел на меня совершенно осмысленным взглядом.

— Ты как думаешь, что сейчас делает Молли? — сказал он. — Похоже, я поскользнулся.

И снова отключился. Я тронул машину.

— Кажется, поезд? — сказал он. — Я слышу. Едем в Панхендл, мне здесь надоело. Едем вместе.

А потом он очухался окончательно.

— Чертов ветряк, — сказал он. — Ты выключил?

— Последнее, что я сделал, — сказал я.

— Подсоединить ту трубу ничего не стоит, — сказал он. — Бок у меня болит, зараза. Жаль, что я не пришел в себя пораньше, ты бы отвез меня к Молли, я не так болен, зачем мне в город. Может, на этот раз у меня хватило бы ума остаться. Мое место там. А может, ты просто повернешь назад? Я хочу с ней увидеться.

— Лучше сперва увидеться с врачом, — сказал я. — К ней я отвезу тебя попозже или завтра утром.

Потом, наверное, он глядел в окно, потому что говорил то же, что и всегда, когда смотрел летом на поля:

— Такая сушь, хорошо бы пошел дождь. Трава почти вся засохла.

Я ничего не ответил, но вздохнул с облегчением: похоже, он пришел в себя. Я обгонял трактор, тащивший прицеп с сеном.

— Бог мой, Джонни, — сказал он, — ну и времечко было, правда?

— Правда, Гид, — сказал я.

Солнце уже опустилось и било прямо в глаза, все мое внимание было приковано только к дороге. Мне казалось, что он сказал что-то еще — мне, Молли, кому-то другому, а потом замолчал, и я решил, что он задремал. Но когда остановился на красный свет перед зданием суда в Талии, я оглянулся и понял, что Гидеон Фрай умер.

В больнице сказали, что случилось это всего десять-пятнадцать минут назад. Наверное, для него эти минуты были все равно что десять лет. Умер Ой из-за тромба, сказали они. Потом кое-кто ругал меня за то, что я тряс Гида по раздолбанным дорогам. Но я не думаю, что можно было что-нибудь сделать иначе. Разве мог я оставить его лежать одного рядом с ветряком и мчаться за врачом — двадцать пять миль в один конец, столько же — обратно? Врачи сказали: внутреннее кровоизлияние случилось оттого, что он ударился, падая.

Труднее всего было уехать, оставив Гида одного в больнице. Его повезли куда-то на каталке, и я спросил врача, что мне нужно делать, он ответил: «Ничего». Я позвонил Баку, зятю Гида, и он мне объяснил, в какое похоронное бюро отправить Гида. Я спросил его, не знает ли он, как разыскать Мейбл, и он дал мне номер ее гостиничного телефона в Колорадо-Спрингс.

— Мейбл, у меня плохие новости, — сказал я, когда меня соединили с ней.

— Что с ним? — спросила она.

— Он упал с ветряка, — сказал я. — Он не повредил ничего, но от удара образовался тромб. Он умер от тромба, Мейбл. Он умер примерно час назад.

— Господи, помилуй, — сказала она. — Это точно? Что же мне теперь делать?

Она бросила трубку. Говорят, с ней случилась истерика.

И тут все нити управления выпали из моих рук. Мне больше незачем было оставаться здесь. Но уйти было трудно, казалось, что я не должен оставлять его одного. Я начал думать, что же он хотел, чтобы я сделал на ранчо в ближайшие два-три дня. Потом понял, что все равно нужно уходить, делать мне здесь больше нечего. Медики не обращали на меня никакого внимания, а запах больницы был отвратителен.

Я поехал к Молли. Уже совсем стемнело. Она вышла во двор меня встретить, и я ей все сказал, и она заплакала прямо у ворот. Весть ее подкосила. Потом мы съездили на ранчо, и она повела машину Гида в город, а я ехал позади в пикапе. Машину мы оставили у Бака. Когда мы вернулись обратно к Молли домой, она уже почти не плакала.

— Что ж, пошли варить кофе, — сказала она. — Ты ведь останешься со мной на ночь, правда?

— Да, — сказал я.

В эту печальную ночь мы не сказали друг другу и пятнадцати слов и выпили очень много кофе.

— Знаешь, той ночью, когда пришла весть о Джимми, мы с Гидом играли в домино, — сказала она.

— Хочешь сыграть? — спросил я.

— О, Господи, нет, конечно, — сказала она. — Нет, лучше не надо.

Впервые за три или четыре года я опять ночевал у Молли. Она сходила в ванную и надела белую ночную рубашку, а я лег в постель. Мы пролежали на спине без сна часа полтора, я держал ее за руку. Молли изредка всхлипывала.