Ларри Макмертри - Покидая Шайенн

К полудню мы оба выдохлись. Я пошел в дом, поджарил нам немного мяса и приготовил чай. Мы пообедали и выпили по галлону чая со льдом. Гид рухнул на диван в гостиной, а я с подушкой устроился на полу. До двух часов дня мы не могли пошевелиться.

— Боже правый, — сказал я, когда наконец удалось сесть. — Как представлю, что нужно снова идти туда, просто с души воротит.

— Да, трубы горячие, — сказал он. — Тяжелые и горячие.

— Никак не возьму в толк, — сказал я. — У тебя куча денег, а ты сам лично воюешь с этим долбаным ветряком. Зачем, Гид?

— Иногда сам себе удивляюсь, — сказал он.

Мы вернулись к работе. От жары солнце на небе превратилось в размазанное бледное пятно, а на новых трубах можно было жарить яичницу. Лучше бы, даже в перчатках, держаться от них подальше, а нам нужно было нарезать резьбу для трех или четырех соединений. Это заняло полдня. Потом Гид заполз наверх, мы подняли трубу и, шаг за шагом, опустили ее в колодец. Один раз вся хренотень выскользнула у Гида из рук и чуть-чуть не рухнула вниз, но мне удалось притормозить ее гаечным ключом, пока Гид снова в нее не вцепился. Наконец труба встала на место, и Гид спустился вниз передохнуть. Мы пропотели насквозь.

— Ну что, почти готово, — сказал я. — Через час станет прохладней. Мы молодцы.

— Похоже, — сказал Гид, вытирая лицо. — Знаешь, что хорошо? Когда мы окончательно наладим эту хреновину, лет двадцать пять нам с тобой можно будет к ней не прикасаться. Она должна протянуть не меньше двадцати пяти лет.

— Может, и мы столько протянем, — сказал я. — И тогда нам придется ремонтировать ее снова. Мы замечательные специалисты по ветрякам и прочим дурацким мельницам.

— Ну да, по этим делам у нас большой опыт.

— Да ладно, — сказал я. — Черт с ним, с опытом. Дело не в том, чтобы уметь, а в том, чтобы суметь. Пару недель назад ты ел суп, лежа на спине.

— Вот именно. То, что я разлеживался, меня чуть не сгубило.

Мы вставили шток, но он оказался примерно на фут коротковат. Пошли на гумно и нашли другой. Дневная жара закончилась, от гумна уже падала длинная тень. Гид полез наверх, вставил шток и спустился.

— Запускай, — сказал он. — Я хочу посмотреть, как течет вода.

Я отпустил тормоз, и легкий южный ветерок закрутил ветряк. Вскоре из крана полилась застоялая ржавая вода. Мы ждали, когда струя станет чистой. До заката оставался еще целый час, а мы уже были всего-навсего парой усталых ковбоев. Сидя на корточках, Гид уставился на струю, а я прислонился к столбу, выпростав из штанов рубашку, чтобы хоть немного охладить пузо. Наконец вода стала прозрачной. Гид прилип к крану и долго пил, потом отдышался и стал пить еще.

— Осторожнее, — сказал я. — Не лопни. Вода тяжелая и холодная.

— Замечательная вода, — сказал он, оторвавшись от крана. — Я помню, как мы с отцом копали этот колодец. Хороший колодец.

И тут мы услыхали за спиной плеск воды. Оглянулись, и оказалось, что наверху вода выливается из трубы, которая вела в бак. Мы забыли ее присоединить.

— Я сделаю, — сказал я. — Это одна секунда.

— Нет, иди попей, — сказал он. — Я все равно оставил наверху клещи.

— Ты прямо верхолаз какой-то, — сказал я и стал пить.

Я успел сделать три добрых глотка, когда услыхал его крик: он ударился о землю. Поскользнулся или не удержался, но, во всяком случае, падал с небольшой высоты — он не мог успеть подняться по лестнице больше чем на три-четыре фута и вряд ли ударился сильно. Он стал вставать, ухватившись за перекладину. И вдруг замер, а я подумал, не сломал ли он ногу.

— Погоди, Гид, — сказал я и подскочил к нему.

Перевернул так, чтобы он мог опереться на локоть. Было незаметно, что ему больно или он испытывает шок, но меня он почему-то не узнал.

— Надо же, ребята, он опять меня сбросил, — сказал он. — Но я все равно его объезжу.

Волосы у меня встали дыбом, но по-настоящему я еще не встревожился, потому что решил, что он просто на мгновение потерял сознание. Такое с ним уже случалось. Он пытался подняться, но я его не пускал.

— Дайте мне встать, парни, — сказал он. — У меня ничего не болит.

— Хорошо, хорошо, Гид, — сказал я. — Просто полежи и отдышись.

Он узнал меня.

— Джонни, эта гадина меня сбросила, — сказал он.

И перестал сопротивляться, лежал спокойно и казался совсем слабым. Это напугало меня больше всего.

— Слушай, — сказал я. — Как ты думаешь, где ты сейчас? Ты свалился с лестницы, с высоты пары перекладин. А говоришь о каких-то давних делах.

Я-то знал, о чем он говорил. В нашей молодости была лошадь по кличке Старая Миссури, и все пытались ее объездить. Бог ведает, зачем только отец ее держал. Однажды она сбросила Гида шесть раз подряд, а меня — всего один, да и то — только потому, что вторую попытку я решил не предпринимать. Но такой лошади, которую бы не укротил Гид, не было на свете, и, в конце концов, он смог на ней усидеть.