Ларри Макмертри - Покидая Шайенн

— Если у тебя получается заснуть, ты хорошо спишь, — сказала она. — Ты за четыре часа ни разу не шелохнулся.

Я притянул ее лицо к себе.

— Я тебя не отпущу, — сказал я. — Я отдам тебе все, что у меня есть. Ты единственная, кто этого стоит. Знать не знаю, чего ты снова связалась с ничтожеством вроде меня, но теперь отступать уже поздно.

Она мотнула головой, смахивая волосы с глаз, но они снова упали, упали мне на лицо. Я пролежал целый час, прислушиваясь к ее дыханию и вдыхая ее запах. Было похоже, что она чем-то очень довольна. Хоть как-то мне удалось угодить ей, моей загадке. Солнце двигалось, его лучи переехали на нашу постель, мы лежали прямо в них, и тучи крохотных пылинок плясали над нами.

— Клянусь, ты пахнешь тыквой, Молли, — сказал я. — Никогда раньше этого не замечал.

— Может, раньше я пахла по-другому, — сказала она. — Я помираю с голода. Лежи, а я придумаю, чего поесть.

Я тоже был голоден, но не так, чтобы вставать. Никогда я не чувствовал себя так сладко и лениво. Остаться бы тут, в этой комнате, на парочку месяцев. Весь народ просто на уши встал бы. Молли вылезла из постели и собирала волосы, стоя у кровати, а солнечный луч упал прямо на ее живот.

— Ты просто картинка, — сказал я.

Она усмехнулась и натянула джинсы. Видно, я снова задремал. А когда открыл глаза, она сидела на кровати, скрестив ноги, и ела хлеб, запивая пахтой. Кроме джинсов, на ней ничего не было. Рядом на стуле стояла еда для меня: хлеб и пара кусков холодной курицы. Еда долго не продержалась. Когда мы поели, вся постель оказалась в крошках, а на верхней губе Молли красовалось пятнышко пахты. Я стер ее углом простыни. Я хотел, чтобы мы снова легли, но было так много крошек, что из этого ничего не получилось, мы оба встали, я натянул штаны, и мы перешли в гостиную, устроились на диване и немного поговорили, обнявшись.

— Когда я сюда ехал, то хотел задать тебе кучу вопросов, — сказал я. — Почему ты за него вышла, и тому подобное. Но вопросы я забыл, а если которые и помню, так ответы мне не интересны. Как ты думаешь, почему?

— Из-за меня, наверное, — сказала она.

Она где-то нашла леденец на палочке и теперь его посасывала, прильнув к моей руке. Она по-прежнему была в одних джинсах, совершенно расслабленная и в прекрасном настроении. Когда мы изредка целовались, к вкусу ее губ примешивался леденец.

— Я хочу, чтобы мы решили одно, Молли. Что нам делать с теми людьми, с которыми мы связаны, женаты? Ты хочешь, чтобы мы с тобой куда-нибудь уехали, или как?

— Ты хочешь уехать? — спросила она.

— Нет, — ответил я. — Это не для меня.

— Я рада, — сказала она. — Потому что я никуда не поехала бы. Я хочу всегда жить в этом доме.

Мы расстелили одеяло, вытянулись на полу в гостиной и пролежали так до самой темноты. Я не мог решиться ехать домой, а она меня не подгоняла.

— Гид, теперь я хочу родить ребенка, — сказала она. — Я уверена, из тебя получится отличный папочка.

— Боже милосердный, — сказал я.

В комнате стоял полумрак. Ее голова лежала у меня на груди. Не очень-то далеко мы отрывались друг от друга в этот день. Наверное, прежде она чувствовала себя такой же одинокой, как и я.

— Ты странная женщина, — сказал я. — Почему ты не хочешь, чтобы отцом ребенка был твой муж?

— Ох, Гид, — сказала она. — Какой из него отец? Во всяком случае, не такой хороший, как ты. Ты ведь не против, правда? — спросила она очень серьезно. — Я имею в виду, чтобы у нас с тобой был ребенок. Конечно, он будет числиться ребенком Эдди, и знать правду будем только мы с тобой и ребенок.

Я долго все это обдумывал. Вот ведь как получается: я женат на Мейбл, а Молли — замужем за Эдди. Было странно представлять, что у Молли родится дитя, но если этому суждено случиться, я хочу, чтобы оно было моим.

— Конечно, я не против, любимая. Если ты хочешь, я тоже хочу.

Она обняла меня.

— Я знала, что ты когда-нибудь ко мне придешь, — сказала она.

В тот день мы больше ничего друг другу не сказали. Вскоре я встал и оделся, а она проводила меня до лошади. Там мы еще постояли, глядя на Млечный Путь, Большую Медведицу и другие летние звезды. Наконец я вспрыгнул в седло.

— Я буду приезжать при первой возможности, — сказал я. — О'кей? Но, наверное, всякий раз так надолго оставаться не смогу. Я буду по тебе скучать.

— О'кей, — сказала она. — Я тоже.

Домой я ехал при лунном свете. Он был таким ярким, что я хорошо разглядел, как впереди меня старый большой койот нырнул в заросли. Наверное, следовало сочинять, что соврать Мейбл, но вместо этого я думал о Молли, о том, какая она нежная. И одновременно в ней есть что-то суровое, как у моего отца. Я вспомнил весь день: как по-разному она выглядела, как утром вешала белье, а рубашка у нее выпросталась, как сидела на диване вечером совсем без рубашки. У нее такое изменчивое лицо, хотя вроде всегда одно и то же. Когда я ехал через Дальнее пастбище, мне навстречу заржала папина белая лошадь. Папы мне сильно не хватало.