Ларри Макмертри - Покидая Шайенн

А мне было все равно. В то утро я был в ударе. Даже холод меня не брал. Я приготовил крепкие удила и направился к мустангам. К обеду я справился с шестью, а еще с шестеркой — за следующие три часа. Я даже оседлал по второму разу тех, кто оказался слабым учеником, и проехался на них заново, чтобы старик не платил денег зря. К тому времени он уже сидел на заборе. Держу пари, за день он сжевал целую пачку табака. Я закончил и отпустил лошадей пастись, и он отправился в дом, не сказав ни слова. Мне было все равно. Лошади сбрасывали меня семь раз, я закоченел, все у меня болело, но чувствовал я себя на миллион долларов. Наверное, я мог бы объездить и пятьдесят лошадей, но только пусть бы кто-нибудь их для меня седлал.

Вечером старик учудил. Он взял да и заплатил мне за ужином.

— Мать, ради Бога, — сказал он. — Вели этим парням замолчать.

Хотя они и так молчали.

— Я хочу, чтобы вы все слушали, — сказал он. — Вот парень, который умеет работать по-настоящему. Сегодня он объездил восемнадцать лошадей. Я сам видел. И еще одну — вчера.

Я смутился. Старик встал, проковылял в спальню и принес оттуда мешок, в котором побрякивал металл.

— Я плачу тебе прямо сейчас, — сказал он. — Пусть это раззадорит моих парней.

И он отсчитал мне девятнадцать долларов серебром. В комнате слышался только звон монет. Даже когда я клал деньги в карман, все молчали как рыбы. Позже Эд рассказал мне, что своим парням старик вообще никогда не платил, только давал им по доллару на Рождество. Я не сильно этому удивился. Мистер Гринсом — не первый скупердяй, которого я встречал.

Неделю мы поработали на славу, легко поладив с другими работниками.

А потом Гринсом послал нас на большое пастбище поискать больных телок — вот и вся работа, которая для нас имелась. И тут я решил, что с меня довольно. Я натянул поводья и остановился.

— К черту, — сказал я. — Возвращаюсь домой.

Мы повернулись спиной к ветру и смотрели, как он шарит по пустым равнинам. Джонни сделал попытку меня отговорить, но у него ничего не вышло.

Наверное, нам следовало пожать друг другу руки, но мы этого не сделали. Он слегка кивнул, повернул лошадь, пригнулся и направился к северу, навстречу ветру. Я постоял, глядя, как Джонни пересекает продуваемое насквозь пастбище. Потом поехал на ранчо, заявил об уходе и уговорил старика одолжить мне лошадь до Кларендона.

Помню, как наутро после моего возвращения папа заглянул в мою комнату, но не стал будить. Я уже почти проснулся и видел, как он постоял в дверях и вышел, видно, решив, что мне нужно отдохнуть с дороги. Я провалялся в постели до девяти.

Когда я наконец оделся и вышел во двор, он загружал ясли сеном. Утро было холодное, даже земля заиндевела.

— Ну, как дела в Панхендле? — спросил он. — Похоже, ты разбогател быстрее, чем я думал. Или быстрее разорился. Так что?

— Да нет, я просто по дому соскучился, — ответил я. — Как тут дела?

— Все разваливается, — сказал он. — Особенно я. Загляни-ка к лошадям. Парочку нужно перековать, а у меня сил нет.

Выглядел он скверно. Как я и думал, он не нанял ни одного работника. И не лукавил, говоря о развале. Он вдруг стал совсем худым, а был всегда крупным, в теле. Поначалу я подумал, что он перетрудился, но все было хуже. Он был болен и потерял свой кураж, а руки утратили ловкость и хватку. Но к врачам не обращался ни за какие коврижки.

Мне стало стыдно, что я бросил его одного. Конечно, останься я, здоровье его лучше бы не стало, но мне было бы полегче.

— Черт возьми, папа, пора сходить к врачу, — сказал я. — Может, тебе нужно просто какое-нибудь лекарство для бодрости. Что ты упрямишься?

— Я не упрямлюсь, — ответил он. — Не хочу платить врачам, они скажут мне то, что я и без них знаю. От старости нет лекарства.

— Ты просто скупишься, — говорил я. — Нельзя рисковать здоровьем из-за нескольких долларов.

— Ну да, я скупой, — сказал он. — А еще я богат.

— По тому, как ты живешь, — не скажешь.

— Это потому, что я хочу остаться богатым. Самый простой способ обнищать — начать жить, как богатый.

Ничего я не мог с ним поделать. День изо дня он продолжал работать, в холод и в зной. И сам не замечал, что толку от него никакого. Девять десятых делал я, а он только меня погонял и изматывал. Работа была занудной, тяжелой и постылой, без всякой радости: я перекидывал жмых и сено, кормил скотину, строил заборы и делал еще много чего, кроме этих обычных зимних дел, Только через три недели после возвращения я наконец увиделся с Молли.