Ларри Макмертри - Покидая Шайенн

— Хорошее у меня ранчо, — сказал он. — Это единственное, что меня радует. Лучшей земли нет во всем графстве.

Пожалуй, он был прав. Только я особой радости в этом не видел.

— А еще хорошо, что я поизносился куда больше, чем эта страна. Не хотелось бы состариться в измочаленной стране.

— Ни черта ты не поизносился, — отрезал я. — Ты просто зануда. Полежал бы в больнице немного и поправился бы.

Он помолчал.

— Конечно, паршиво, что она за него вышла, — сказал он, глядя вдаль. — Она будет хорошей женой. И вот что, сын, я тебе скажу: женская любовь, она как утренняя роса, одинаково ложится что на розу, что на кусок дерьма. Будет лучше, если ты ее в себе переборешь.

— Мне теперь не так уж больно, — сказал я. — Только вот какого черта она выбрала такого подонка? Никак не возьму в толк.

— Ну, у нее хватит мозгов, чтобы постоять за себя, — сказал он. — Их у нее куда больше, чем у тебя. Она справится.

— Да нет у нее никаких мозгов, чтобы справиться, — возразил я.

Запах весны поднимался от земли сквозь траву и растекался вместе с легким ветерком. Было жутко, что папа чувствовал себя так плохо в самое лучшее время года.

— Я виноват, что ты не добился своего, — сказал он. — Я всегда тобой командовал. Слишком мало давал тебе воли. А она с пеленок была сама по себе.

— Поехали домой, — сказал я.

Когда мы доехали до гумна, был уже поздний вечер и последние солнечные лучи играли на флюгере. Отец устал. Он выпил немного пахты и пошел спать. Казалось, что наконец-то он обо мне чуть-чуть забеспокоился.

— Ты все же упрям, — сказал он. — А от упрямства происходят большие неприятности.

Следующим утром он меня не разбудил, а когда я спустился вниз, на столе лежала записка.

Дорогой Гид,

Ужасная ночь. Нет смысла терпеть все это.

Пожалуй, отправлюсь я в горы и отпущу своих коней. Знаешь эту песню, она очень старая?

Заботься о ранчо как следует, оно замечательное, не доверяйся первому встречному дураку. Побольше работай на воздухе, это полезно для здоровья.

Скажи мисс Молли, что я ценю ее помощь, скажи просто — благодарю, а Господь ее не забудет.

Таких длинных писем я не писал уже лет десять, оно становится слишком длинным. Обязательно почини ветряк, там, кажется, нужно заменить шток.

В кладовке не оказалось ружья, и я понял, что это именно ТО. Я сел и обхватил руками голову. Ох, как нужно было, чтобы со мной оказались Джонни или Молли. Но никого не было. Я вышел во двор, остановил ветряк, потом снарядил повозку, положил в нее тент и поехал прямо к холму. Я нашел папу на западном склоне. На нем были чистые джинсы и рубашка цвета хаки, он был без шляпы и лежал на траве лицом к небу. Увидев его, я почему-то не испугался. Он лежал естественно и удобно, просто мой папа. Я втащил его в повозку, отвез домой и положил на диван в гостиной, накрыв одеялом. В пыльной, прохладной, сумеречной комнате все выглядело гораздо хуже, чем на солнце. Мне страшно не хотелось, чтобы именно я назвал его мертвым. Я долго не мог привыкнуть к его смерти. Даже три месяца спустя я все еще удивлялся, когда утром меня никто не будил.

Оказалось, что папа пользовался куда большей известностью, чем мне казалось: похороны были многолюдными, и произносилось много речей о том, каким славным первопроходцем он был когда-то. Только пользы от этого не вышло — ни ему, ни мне. Но больше всего меня напрягала неизбежная встреча с Молли. После того как я съездил в город к гробовщику, меня стали навещать разные люди, некоторые привозили еду. И Молли, конечно, тоже приехала. Она привезла пирог. Мне это показалось таким странным, что даже разболелась голова. Я понимал, что под впечатлением недавней смерти своего отца она искренне хотела мне помочь, но чем тут можно было помочь? Все приехавшие старались меня приободрить, но от всего этого моя тоска становилась еще черней. То и дело я ловил взгляд Молли, она была грустна и все плакала, и я жалел, что не подошел к ней, не обнял и не сказал, что, мол, все о'кей. В конце концов коротко мы все же поговорили.

— Молли, — сказал я, — одно из последних папиных желаний было, чтобы я поблагодарил тебя за помощь зимой.

— Хорошо бы, Гид, если бы ты навестил меня как-нибудь, — сказала она. — Когда все это закончится.

И она тут же уехала. Потом я видел ее издали на похоронах. Эдди тоже был там. Не было только Джонни. Я написал ему открытку, но он на нее не ответил. Он вернулся только в сентябре, и мы снова хоронили отца: отвели на холм его старую белую верховую лошадь, которую он звал Снегурочкой, и отпустили пастись на воле. На ней больше никто никогда не ездил. Папино седло осталось висеть в сарае. Изредка, когда ранним утром я занимаюсь хозяйством, мне кажется, будто папа и его старая лошадь где-то здесь, неподалеку, будто они плывут в тумане по пастбищам, осматривая новых телят.