Ларри Макмертри - Покидая Шайенн

Вот беда, мы даже с места не могли двинуться. Потом все же сели, так что, когда он вошел в гостиную, мы с невинным видом жевали попкорн.

— Я здесь, — сказала Молли. — Со мной тут Гид.

— Да ну?

Старик развернулся и потопал обратно в кухню. Было слышно, как он достает стакан из буфета. Он вернулся с полным стаканом в одной руке и бутылкой — в другой. Раньше я никогда не замечал, чтоб он пил из стакана. Он был в овчине и старой грязной шапке-шотландке с опущенными и завязанными под подбородком ушами. Видно было, что настроение у него хреновое, это меня немного встревожило. Я продолжал поедать попкорн.

— Иди, принеси дров, — сказал он. — Холод собачий.

Было непонятно, к кому он обращается — к Молли или ко мне. Я пошел и принес целую охапку.

— Положи сюда, — сказал он.

Я брякнул дрова рядом с его стулом. Он снял перчатки, выбрал подходящее полено и швырнул его в огонь. Молли пришлось отскочить, чтобы искры и пепел ее не достали. Я разозлился.

— Хороший способ поджигать дома, — сказал я. — Давайте я сам буду подкладывать, мистер Тейлор.

— На кой черт, — сказал он.

Он поставил стакан на краешек стула и глотнул из бутылки. Стаканом он больше ни разу не воспользовался.

— Как хотите, — сказал я. Спорить с ним не хотелось. — Но вообще-то, это опасно.

— Опа-асно… в жопу, — он ухмыльнулся и глянул на Молли, будто приготовил крутую шутку. — Здесь мой дом, понятно? Если я захочу его спалить, то спалю, понятно? И у тебя не спрошусь. Вали домой. Тебя кто-нибудь сюда звал?

— Он просто заглянул ненадолго, — робко сказала Молли. — Он ничего плохого не делает, папочка.

Старик тяжело глянул на нее.

— Я тебя не просил за него заступаться, — сказал. — Ты не соскучилась по ремню, сестренка, а? Что мой ужин, готов? Чего расселась?

Видно, что ей было больно и стыдно и что, похоже, она его смертельно боялась, только сама этого не замечала. Она молча взяла вазу с попкорном и отправилась на кухню.

Я встал, накинул куртку и подошел к огню погреть руки.

— Катись отсюда, — сказал он. — Не стой между мной и огнем, ты что — оглох? Видно, тоже соскучился по ремню, ловец койотов сраный!

Дольше терпеть старого козла я не мог.

— Вам меня не достать, — сказал я. — Слишком глаза залили.

Он гнусно осклабился.

— Нечего вертеться вокруг моей девчонки, — заявил он. — Я ее лучше топором зарублю, чем отдам такому хлюсту, как ты.

— Слушай, ты, у меня скулы свело от твоего поноса, — сказал я. — Если не заткнешься, я тебя вмажу в этот камин, ясно?

Ну вот, первый раз в жизни я нагрубил человеку старше меня. И сам испугался, но старикан только хватил еще один глоток виски.

— Ты сопливый хорек, — сказал он и уставился в огонь.

Я оставил его в компании с бутылкой и ушел на кухню. Молли плакала, помешивая его жратву на плите.

— Пожалуйста, не ссорься с папой, — сказала она. — Никогда, Гид. Иначе ты мне разонравишься.

Я обнял ее, прижавшись к ее спине.

— Не разонравлюсь, — сказал я. — Я не хочу без тебя сегодня ночью, понимаешь?

Она отвлеклась от сковороды и поцеловала меня, но все же было как-то не по себе оттого, что старикан находился рядом.

— Ты моя девочка, — сказал я. — Ты моя единственная.

Я оторвался от нее и собрался уходить. Она сдвинула сковороду с огня и вышла за мной. Холод стоял жуткий, а на ней надето было не больше, чем раньше.

— Я помогу тебе с лошадью, — сказала она. — Папа уже про ужин забыл и не вспомнит, пока я не напомню.

Я обнял ее и крепко прижал к себе.

— Чего это он так взбесился? — спросил я. — Я ничего плохого не сделал.

— Молчи, — сказала она. — Не говори о нем. Не нужно наскакивать на него.

Я, конечно, заткнулся, но все равно — ничего себе папаша у девчонки!

— Похоже, что сегодня он драться не будет, — сказала Молли. — Одна болтовня.

Молли смешная. Ей кажется нормальным, что отец ее бьет.

Пока мы добирались до гумна, ледяной ветер сбивал с ног. Молли совсем замерзла. Я накинул на нее свою овчину, а сам стал седлать лошадь. Молли светила мне керосиновой лампой, по стенам качались тени, и это совершенно не нравилось лошади. Я справился с седлом, отобрал у Молли лампу, поставил ее на землю и стал тереть ее руки, чтобы согреть.

— Ты простудишься, — сказал я. — Ты замечательная, но все равно — очень глупая.

Она обняла меня за шею заледеневшими руками.

— Я вышла, чтобы ты поцеловал меня на прощание, — ответила она. — В доме при посторонних никакого удовольствия целоваться.