Валерий Привалихин - Восхождение - Проза

Корнев долго не мог понять, в чем причина: завод считал виноватыми крановщиков, а крановщики ходили в управлении в передовиках.

Разобраться в этом было сложно: разные, что называется, фирмы.

На заводе к крановщикам относились плохо, считалось, что из-за их нерадивости коллектив постоянно лишается премии. Не мог же Корнев всем объяснить, что не крановщики виноваты, не мог тыкать каждому своим журналом, где у него зафиксированы рабочие часы. Его журнал для рабочих туфта. Мало ли что он запишет. Им подавай премиальные — и все. И усилия Корнева как-то привлечь внимание к настоящей причине невыполнения плана тонули в язвительных замечаниях: «Ну конечно, ты лучше всякого экономиста разбираешься…»

Корнев чувствовал, что его самого подозревают в приписках. Администрация же завода закрывала на его якобы приписки глаза: во-первых, не желала портить отношения с управлением механизации (там могли сказать: план сами не тянете и другим не даете делать?), во-вторых, проявляла вроде широту и терпимость к откомандированным на их завод крановщикам, дескать, не такие уж мы сквалыги, чтобы по мелочам принципиальничать.

На собрании он хотел наконец рассказать о своих изысканиях.

Три года назад заводу выделили деньги на реконструкцию растворного узла (прежний уже тогда не справлялся с нагрузками). Куда эти деньги подевались, неизвестно. И об этом хотелось спросить, потому что на бумаге растворный узел, возможно, давно существует. А если так, то и новый план по нагрузке на него тоже имеется. И каким это образом администрация до сих пор выкручивается, тоже небезынтересно. Ясно, что это не воровство, деньги пошли на другой объект, просто необходимо во всем этом разобраться, выявить чьи-то ошибки, просчеты, из-за которых в конечном итоге страдают все, в том числе и крановщик Корнев, пусть и не в материальном смысле, но в моральном. Может, из-за этого непостроенного узла и план летит?

— Так что договорились, Николай Елизарович? — Ипатов обратился к Корневу по отчеству, вспомнил-таки. И это было знаменательно.

— Нет, — помедлив немного, ответил Корнев.

Ипатов поднялся со стула и прошелся по кабинету.

— Хорошо. Я, видимо, недостаточно четко обрисовал ситуацию. Неужели вам не ясно, Николай Елизарович, что и сами вы не безгрешны? Ведь вы получали всяческие надбавки, премиальные, то-се, а ведь в это время наш завод не выполнял план. Значит, и вы обманывали свое управление, если разобраться. Разве нет? По большому счету. Во всяком случае, я бы мог при желании сделать так, чтобы всех этих премиальных у вас лично не было. Но я заинтересован в том, чтобы у меня работали добросовестные, опытные и порядочные кадры, и поэтому я не портил ваших сводок, хотя и мог. Посмотрите, не все бригады вашего управления выполняют свой план. Я подчеркиваю — свой, не наш, не заводской. Почему? Потому что мы не можем всех снабдить бетоном и раствором. А вы, ваша бригада, получали все в полной мере. Или вы этого не замечали?

Корнев сидел понурясь. Он был несколько озадачен тем, как ловко и непринужденно директор по-своему объяснил ситуацию. Все у него выглядело логично. И Корнев слегка потерялся, не зная, что ответить.

— Может быть, — сказал он наконец, — я и виноват в чем-то. Но не в том, в чем вы меня обвиняете. Бетон я вырывал у вас, можно сказать, зубами и отстаивал не только свои интересы, а бригады, то есть общие. Позубастее был других — вот и все. А то, что вот вы говорите, за счет других, так именно поэтому я и не хочу молчать, что надоело за счет других-то. Нехорошо это действительно. Если у вас ко мне все, я пойду. А то, глядишь, опять мимо провезут бетон.

Ипатов осуждающе покачал головой.

— Как угодно, как угодно. — И, подождав, пока Корнев дойдет до двери, деланно спохватился: — Чуть не забыл!

Корнев обернулся и будто увидел другого человека: перед ним сидел теперь усталый, слегка рассеянный пожилой мужчина с маленькими опрятными залысинками, постукивал карандашом по листкам бумаги.

— Видите ли, Николай Елизарович, тут на вас одна бумаженция поступила, — Ипатов поморщился, — не особенно приятная. Или лучше и определеннее сказать: совсем неприятная. Мне даже как-то неловко ее зачитывать.

У Корнева по позвоночнику будто сосулькой провели. Хотел беззаботно сказать: «Что ж, прочтите уж…» — и не смог. Еще до того как вошел в кабинет директора, его мучило предчувствие какой-то пакости. И вот предчувствие сбывалось.

В глазах Ипатова, в самой глубине, мелькнуло презрение и растворилось: видимо, он ощутил себя кошкой, играющей с мышкой, — в его интонации чувствовалось превосходство.