Алекс Тарн - Станцуем, красивая?

– Соболев слушает.

– Слава, это я.

– Аня, привет. Ты уже дома?

Анька вздыхает: он и в самом деле забыл!

– Я ведь тебя с утра предупредила: сегодня у меня дружина, буду поздно. А у тебя родительское собрание.

Слава смущенно покашливает.

– Да, ты права. Хорошо, что позвонила.

Заработался, чуть не забыл.

– Если прямо сейчас выйдешь, то успеешь, – говорит она. – Если немного опоздаешь, не страшно. Там относятся с пониманием. Только обязательно поезжай. Для Павлика это очень важно. Договорились?

– Да, конечно. Закругляюсь и выхожу.

– Ну тогда все. Пока.

– Подожди… – останавливает ее Слава.

Даже не видя его, Анька ясно представляет, как он мнется и переступает с ноги на ногу там, по ту сторону связи. Не зря ведь телефония зовется связью. Сейчас они и в самом деле связаны, хотя бы и только проводами. Чего никак нельзя было сказать утром, во время завтрака, несмотря на то, что расстояние между ними не превышало тогда двух-трех шагов. Наверно, у человеческих отношений какая-то другая физика.

– Да?

– Слушай, я еще утром хотел спросить…

– Да?

Анька внутренне сжимается. Что делать, если сейчас он спросит напрямую? Что-нибудь типа: «У тебя кто-то есть?» Или: «Ты меня, случаем, не обманываешь?» Или даже: «Ты что, принимаешь меня за дурака?»

– Аня, у нас с тобой все в порядке?

Она молчит. В голове вихрем проносятся мысли – разные, всякие, отрывочные, торопливые; их множество, но ни одна из них даже не делает попытки приостановиться, задержаться, додуматься до конца.

– Аня?

– Да.

– Что «да»?

– Да. Само собой, у нас все в порядке, – твердо говорит она. – Если, конечно, ты не слишком опоздаешь на родительское собрание.

– Не опоздаю! – в голосе Славы слышно облегчение, даже радость. – Ты ведь знаешь, я редко опаздываю.

– Вот и молодец. Пока.

– Целую! – он чмокает в трубку.

– Ага. Пока.

Анька нажимает на рычаг телефона и минуту-другую стоит так с трубкой в руке.

– Ничего, ты справишься… – говорит Робертино за ее спиной. – Это какой-нибудь мужик полез бы в пьянку или в петлю, но ты-то женщина. Настоящая женщина.

Она поворачивается: пьяные глаза смотрят на нее с горечью и отчаянием. Надо же – во время разговора с мужем Анька почти забыла о присутствии Шпрыгина. Неудивительно: за эти два года он превратился в неотъемлемую часть пейзажа – как город, как наледь зимой, как девяносто восьмой автобус. В сердце у нее вдруг проклевывается и стремительно нарастает жалость… к кому? Это и в самом деле не вполне понятно. К себе самой? К Славе? К Павлику? К рыжему графу? Но троих последних в комнате нет, а себя… как-то непривычно жалеть себя. Остается Робертино, несчастный, отчаявшийся алкаш. Анька быстро подходит к Шпрыгину и прижимает его голову к своему животу.

– Бедный ты мой мужик… – она снова и снова гладит его по волосам и повторяет: – Бедный мужик, бедный мой мужик…

– Женщины… – бормочет Робертино, зарывшись лицом в ее кофту. – Вы только и люди. Кто еще остался в России из людей? Только женщины. Посмотри, что творится!

Он отстраняется и ожесточенно тычет рукой в сторону кладовки, в сторону двери, в сторону окон.

– Посмотри, Анечка! Нет, ты только взгляни на это дряблое мужское ничтожество! На эту грязную пьяную плесень, именуемую российскими мужиками! На что мы способны? Нажраться, подраться и снова нажраться? Сколько гадостей, сколько дерьма, сколько блевотины мы вываливаем в мир! Это только так говорится: «народ». Но какой народ из нашего мужика? Урод, вот он кто – пьяный, злобный, недоделанный урод! А настоящий народ – это вы, женщины. Только вы, понимаешь?

«Всё, последняя стадия… – думает Анька. – Сейчас будет руки целовать, а потом утрет слезы и пойдет на трамвай. Как всегда».

Она уже совсем не сердится на Шпрыгина, ей жаль его, бесконечно жаль. Бедный, бедный, потерянный мужик…

– Это всё вы! Вы несете на своих плечах всю эту землю. Не жалуясь, не плача, не убегая, как будто так и надо. Как будто другой участи и быть не может. Вы работаете за мужчин, вы убираете их рвоту, подтираете пролитую ими кровь, вы отдаете своих детей для гадких мужских драк и прочих мерзостей. И при этом вы еще ухитряетесь жить! Жить, любить, быть счастливыми! Это уму непостижимо, понимаешь? Уму непостижимо! Российские женщины святы поголовно! Поголовно, понимаешь? Понимаешь?

– Понимаю, – тихо соглашается Анька. – Хочешь еще кофе?

Робертино вцепляется ей в запястья и начинает покрывать торопливыми поцелуями кисти ее рук. Анька не сопротивляется. По прежнему опыту она знает, что это продлится не больше минуты, ничего страшного. Пять бутылок бормотухи; наверняка, было еще и у Димыча с Мишкой… – как он до дому доберется? Хотя, с этим у Шпрыгина никогда проблем не было. Одно слово – Атос.