Юлий Крелин - Письмо сыну

Препараты применить можно — да кровь нужней. Читали бы лучше больше, Толстого, например. Как Кутузов действовал при Бородине. Смотрел на обстоятельства. Помогал естественному течению событий. А то они как наполеоновский Груши при Ватерлоо: как научено, так и делают, а обстоятельства-то другие. Не брать милости у природы, а искать милости, которые создает естество. Не химические препараты, а естественная кровь. Наберут так практики побольше, узнают все, КАК делать, — уже специалисты.

Как-то нелепо я размышлял, почти полностью отключившись от реальной обстановки, пока меня не вернуло к действительности тревожное: опять давление падает!

— Переливайте кровь.

— Последняя ампула кончается.

— А где ж кровь? Заказывали ведь!

— Говорят, самолет вылетел. Или сейчас должен вылететь.

— A-а, нечистая сила! К тому ж и группа крови редкая…

Гантельщик сидит на свободном операционном столе и смотрит. Лицо немного испуганное. Глаза — кругляшки. За его спиной, облокотившись на стол, стоит другой студент и слушает, что говорит ему этот. А этот, гантельщик несчастный, говорит очень обидные для меня вещи. И мне просто плакать хочется.

— Не-е, хирургом не пойду. Вот такие-то штуковины! Да это ведь каждый день может быть. Да еще дежурства!

А я-то по наивности считал, что в этом и есть основная привлекательность хирургии для несмышленышей. Идиот я.

Второй студент посылает его к черту, и мне становится чуть легче. Но тот не унимается.

— С такими дежурствами и порубать не будешь успевать… — И дальше мечтательно: — Не-е… Я пойду в терапевты, или в невропатологи, или еще лучше — в психиатры. Там нормально. Это годится.

Я отвернулся. Я вынужден делать вид, что не слышу. Что я могу ему сказать? Да еще сейчас. Что и у этих врачей своих горестей и забот хватает. У нас иногда не успеваешь поесть, а у них иногда кусок поперек горла встать может. У нас могут не дать спать, а они и сами не уснут. А для психиатра у гантельщика слишком много заботы о себе, о теле своем и слишком маленький запас слов. И впрямь, шел бы он лучше своими гантелями заниматься. И впрямь, на черта я его сюда притащил?

Второй студент — тот, что в окно смотрел, — вдруг взрывается:

— Чем глупости-то говорить, дал бы кровь свою. Ведь знаю, что у тебя такая же группа. И резус отрицательный. А больше наверняка ни у кого нет. Женщина-то погибает.

— Да я после дежурства. Думаешь, можно?

— А чего ж! Дашь и пойдешь спать. Дашь — тебе донорский рубон, и спать, и завтра не работать, спать… (А я думаю: «Неужели он, дав свою кровь, сможет уйти, не дождавшись результатов?») Договорились, да? — И сразу к врачам: — А вот у нашего товарища такая же кровь. Может, перельем, а? Он готов.

Его уложили на тот стол, который только что был его сиденьем, подкатили его стол к столу больной. Составили два стола. На одном лежит спаситель, на другом…

Да! После переливания уже точно… на другом лежит спасенная. Не хватало именно этой капли крови. Потом-то уже привезли. А вот этой капли как раз и не хватало. Она-то и стала самой главной каплей — его кровь. Она-то более всего и пригодилась.

Ну, а почему же его кровь не будет годиться?

Здоровый. Занимается гимнастикой. Поддерживает в себе достаточный уровень витаминов.

Это все нормально.

Все у него нормально.

— Кто это придумал, что хирурги режут? Хирург — резака. Хирург — мясник. Хирург — портной! Вот уже три часа, как я шью, шью. Крою и шью. Наверное, на резанье в чистом виде ушло минуты полторы. И часа два с половиной чистого шитья. И так всегда.

Мы в основном шьем — и мало режем.

Да и вообще у этой больной не резанье главное.

Она поступила с диагнозом рак. Резать! Но у больной диабет.

Диабет — это не просто много сахара в крови, в моче. При диабете плохо заживают ткани. Для меня сейчас это главное.

Рак — резать!

Диабет —?

А после операции сахар может неудержимо нарастать, нарастать. Человека сжигает сахарная буря. Потеря сознания… Кома. Смерть.

А может быть наоборот. Дашь инсулина слишком много — сахар совсем исчезнет. А без сахара опять потеря сознания… Другая кома. Бессахарная кома! Смерть.