Юрий Поляков - Пересменок. Повесть о советском детстве

Так вот, почему бы и мне не занять денег у государства? Решено: поеду не на метро, а на троллейбусе. Там если опускаешь в кассу серебро, потом из тех монет, что передают на оплату другие пассажиры, отсчитываешь себе сдачу медью. За тем, сколько кто опустил и потом взял, никто особо не следит, разве какой-нибудь дотошный пенсионер. Но если повезет, можно преспокойно собрать сорок копеек на стрижку, а потом, когда появятся лишние деньги, вернуть в казну. На день рождения мне обязательно дадут, как говорит дядя Юра, «на бедность», и государству не придется ждать, как трудящимся, двадцать с лишним лет. Самое большее — три месяца...

Я бегом вернулся от светофора к киоску и попросил продавщицу:

— Покажите!

— Что? — уточнила она, отрываясь от «Крокодила».

— Очки.

— Вот, пожалуйста, молодой человек. Очень к вашей куртке подойдут.

— Спасибо! — поблагодарил я, подумав, что к этой идиотской куртке лучше всего подойдет клетчатая кепка клоуна Олега Попова, чья фотография всегда есть в продаже.

Я примерил очки, сидели они плотно, в нос не впивались, уши дужками не резали. В витринном стекле отразилась моя совершенно шпионская рожа.

— Просто Бельмондо! — восхитилась киоскерша.

— Импорт?

— Отечественные, но оч-чень модные. Умеют у нас делать, когда захотят. Бери, паренек, последние!

«Да что ж это такое! Все у них последнее, что ни возьми!»

— Скажите, — небрежно отдавая рубль, поинтересовался я, — у вас случайно нет в продаже фотографии Жана Маре?

— Была, но разобрали.

— В роле Фантомаса?

— Нет, просто сам Жан Маре, в пиджаке и галстуке.

— А в роли Фантомаса?

— Скажешь тоже! Кому эта зеленая морда нужна? — засмеялась она, отсчитывая медь.

— А можно двугривенный?

— Посмотрю, вроде был где-то...

24. Секретный контролер

Зажав двугривенный в кулаке, я отправился на остановку, нацепил на нос новые темные очки. В кино так всегда поступают злоумышленники, когда идут на дело, и милиция вполне могла бы задерживать их в таком вызывающе подозрительном виде еще на пути к месту преступления. Окружающий мир стал зеленовато-мрачным, а прохожие, в особенности лысые дядьки, удивительно напоминали теперь Фантомасов, запросто разгуливающих по московским улицам.

На остановке, возле сберкассы, скопилось довольно много людей: народ уже двинулся с работы домой и нервничал, ожидая запропастившийся транспорт.

«А ведь и рубль можно собрать запросто! — подумал я, но тут же отогнал эту неправильную мысль. — Нет, позаимствую у государства ровно двадцать шесть копеек — на стрижку — и обязательно верну со временем...»

Слева от остановки, за сберкассой, располагалась булочная-кондитерская, где бабушка Аня покупала «ситники», Лида — пирожное «Картошку», которое я просто обожаю, а тетя Валя брала восхитительный торт «Подарочный», пропитанный кремом, весь усеянный орехами и обсыпанный сахарной пудрой. Из булочной ветер приносил нежный запах сдобы. Когда в детстве я гостил у Батуриных, мы с Мотей сюда часто наведывались. Из его окон была видна полукруглая подворотня, куда заезжал хлебный фургон со свежей выпечкой. Главное — не прозевать! Толстяк влетал в комнату Башашкиных и кричал:

— Подъем, товар-р-рищ часовой, срочно одевайся, а то опоздаем!

Я вскакивал как ужаленный.

— Юрочка, ты куда? — спрашивала бабушка Елизавета Михайловна.

— За орешками!

Батоны, булки, караваи, халы, плюшки, бублики, баранки, ромовые бабы и все остальное хлебное богатство в магазин доставляли в застеленных пергаментом деревянных ящиках-лотках, которые вынимали из фургона как противни из духовки. Так вот, в одном или двух ящиках таились калорийные булочки с изюмом и жареными орешками, приставшими к верхней румяной корочке. В тех же лотках везли и кексы, и венгерские ватрушки, густо обсыпанные сахарной пудрой.

Пока все это трясли с хлебозавода по выбитому асфальту или булыжной мостовой, орешки и пудра стряхивались на пергамент, даже изюм, выпиравший из кексов и булочек, вываливался. Наконец машина въезжала в подворотню. Приняв товар, продавцы красиво выкладывали свежайшую выпечку на витрину, а магазинный грузчик Семен Иванович встряхивал, накреняя, пустые лотки, и в углу скапливалась дивная смесь орехов, изюма и сахарной пудры.

Наверное, если бы в Кремле собрали самых знаменитых кондитеров страны и приказали под страхом исключения из партии придумать для советских детей новое, небывалое лакомство, ничего вкуснее этой дивной смеси на дне хлебных лотков они бы изобрести не сумели. И я отчетливо вижу, как бедные кондитеры один за другим выходят, понурив головы, из Спасских ворот и отдают свои красные книжечки с профилем Ильича строгому милиционеру в барашковой ушанке.