Игорь Филиппов: Маленький искатель приключений. Повесть о послевоенном детстве

…моим дорогим внучкам Софье и Анне Филипповым

Той памятной ночью я сидел у лесного костерка и ни о чем серьёзном не думал. Был конец апреля; три дня назад открылась весенняя охота. Постояв два вечера на тяге и взяв трех рыжих лесных куликов, решил сбегать на глухаря, послушать его весеннюю песню. Расстояние от деревни до токовища не более трёх километров. Это, если идти напрямую. А «по кривой», как обычно в лесу и ходят, мне пришлось сначала переправляться через реку, переходить по бобровой плотине затопленный участок леса, долго топать по сосновым буграм вдоль заброшенной лесной дороги, преодолевать топкое моховое болото. В общей сложности набежало километров семь бездорожья. Под конец, взойдя на сухой сосновый бугор, с радостью – как старого друга – встретил знакомое старое кострище. Расположенное в укромном месте, оно сообщило мне, что с весны прошлого года людей здесь не было. Этот ток знали многие, но уже давно – лет с десяток – он считался выбитым, поэтому местные охотники сюда не захаживали. А ток без охотничьего пресса ожил, количество поющих петухов медленно увеличилось, и в эту весну слетелось на него около двадцати певунов. Это я понял на вечернем подслухе, подсчитав шумные посадки громадных птиц.

Вернувшись с подслуха к костру, раздул прикрытые золой угли и поставил котелок для чая. Пока он закипал, удобно устроился на куртке, привалившись к мощному стволу старой сосны. Было очень тепло. Безветренно. Маленький костер почти не дымил; сухих сучьев хватало. От костра до края тока топать двадцать минут, вселявших уверенность, что чуткие птицы не заподозрят моего присутствия. Свет костра освещал небольшую полянку вокруг лагеря. Временами какая-нибудь сухая веточка вспыхивала особенно ярко; свет, казалось, пытался проникнуть подальше в лес, однако без особого успеха, только тени становились глубже. Где-то в глубине леса несколько раз ухнул филин, да с испугу в кроне сосны тенькнула разбуженная синичка…

Спать почти не хотелось. Искры костра, уносимые вертикально вверх, сначала ярко разгорались, потом – постепенно остывая – становились малиновыми и гасли в вышине, оседая пеплом. Иногда костер пыхал небольшим облачком дыма, возникшим от какого-нибудь мокрого сучка, подброшенного в костер по недосмотру; и тогда забавно было наблюдать, как дымок, завиваясь косами, подхватывал яркие искорки и, кружа в ночном вальсе, уносил особенно высоко, где искорки превращались в яркие звезды…

Так шло время. Чай был выпит, пара бутербродов съедена. Слегка дремалось, сказывалась усталость от преодоления весеннего бездорожья. В полудрёме вместе с искрами костра кружились обрывки воспоминаний, всплывали какие-то мысли, чудились чьи-то голоса… всё это вдруг обрывалось частыми пробуждениями… и уже было трудно сообразить, где явь, а где сон…

Надо думать, в конце концов крепкий сон сморил меня. Иначе я не могу объяснить то, что пережил в эти несколько минут… Среди сна меня как будто что-то толкнуло, и я пробудился. Костер горел по-прежнему, но… его пламя замерло. Замерли искры над костром, замерли попавшие в световой круг ветки сосен, часы на руке не тикали, стрелки стояли, слившись в полночной точке. Остановившееся время застало врасплох писк синички, голосок которой бесконечно выпевал одну и ту же высокую ноту…

Рядом со мной сидел отец, вокруг костра удобно расположились люди. Масса людей. И всем хватало места, что меня почему-то совершенно не удивило. Приглядевшись пристальней, я обнаружил, что все эти люди хорошо мне известны; это были близкие и дальние родственники, друзья и знакомые. Холодок забрался за воротник, быстро пробежал по спине, оставив на коже трусливые пупырышки; развалившееся сознание отказывалось воспринимать невероятное: всех этих, сидящих вокруг костра людей, давно не было на свете…За отцом сидел мой родной брат, далее дядя, потом – мой самый близкий друг… У их ног лежали собаки, также давно ушедшие из жизни, в том числе и мои, дорогие и любимые… Все эти люди и собаки пристально и молча смотрели на меня. Не мигая. Словно вопрошая о чем-то. Казалось, что они-то знали ответ, тот единственный ответ, который только и может спасти их, и который именно я должен понять и уяснить для себя. Но я, не в силах оторваться от их глаз, неподвижно, и в то же время пронзительно смотрящих на меня, бесконечно долго не мог уловить их просьбу…

Сердце омертвело. А потом в него острым ножом врезалось понимание. Понимание, чего хотят все эти феерические существа. Они хотели, чтобы я донес из глубин прошлого их мысли, чувства и поступки, причем все без исключения: мужественные и трусливые, честные и лживые… Чтобы сквозь время снова зазвучал их смех, проявились желания, мечты, любовь и ненависть… И только тогда, когда я расскажу об их жизни всем ныне живущим, разъясню, почему они поступали именно так, а не иначе, только тогда их души найдут вечное успокоение. И ещё я понял, что мне обязательно придется это сделать, даже, может быть, против собственной воли.