Юрий Поляков - Пересменок. Повесть о советском детстве

— Тебе что, деньги карман жгут? Кулёма!

Еще неизвестно, как он отнесется к сегодняшним тратам, но завтра мы будем уже далеко, а наедине «предки» почти не ссорятся.

И тут мне в голову пришла гениальная мысль: надо быстренько дойти до метро «Площадь революции», там в кассе разменять рублевку на четыре двугривенные монеты и пятачки, один из которых опустить в светящуюся щель турникета, а потом с замиранием сердца пройти между двумя опасными «костылями», внезапно выскакивающими из боковых прорезей, нанося чувствительные удары по бокам.

Я еще помню, когда в метро пропускали контролеры. Женщины в черных мундирах и красных беретах стояли у входа наготове, как пограничницы, они забирали билеты, надрывали и бросали в высокие, выше меня, железные урны с узким горлом. Турникеты появились, когда я пошел в школу, а после семи лет за детей в транспорте уже надо платить. Некоторым везет: Витька Расходенков, самый маленький в нашем классе, бесплатно ездил на метро до одиннадцати годков, каждый раз жалобным голосом сообщая дежурному, что, мол, его забыли забрать из детского сада, и вот теперь он самостоятельно, с риском для жизни добирается домой. Сотрудники станции всякий раз были настолько потрясены безответственным поведением разгильдяев родителей, что не обращали внимания на школьную форму маленького проходимца. Но однажды все-таки заметили — даже не форму, а пионерский галстук, который он, обнаглев, поленился снять... Витьку забрали в детскую комнату милиции и вызвали отца, который пришел в бешенство, обещал сделать из обманщика «бешбармак», но, конечно, потом простил и даже похвалил за находчивость. Меня Лида убила бы!

Новые турникеты были красивы: деревянные, полированные, а в стеклянном окошке загоралась стрелка, разрешавшая проход. Тимофеич выдал мне пятак, я опустил его в щель и смело шагнул, однако непонятно почему из прорезей выскочили «костыли», больно ударив меня в живот, я испугался и зарыдал. Маман потребовала начальника станции, прибежал дежурный в фуражке и стал сбивчиво объяснять, что модель экспериментальная, неотрегулированная и они уже просигналили куда следует, что фотоэлемент турникета иногда принимает детей за посторонние предметы вроде неоплаченного багажа. Одному ребенку совсем недавно ребро сломали, так что я еще легко отделался.

— А вот вы у меня легко не отделаетесь — немедленно сообщу в райком! — сурово пообещала Лида. — Над пассажирами они экспериментируют!

— Ваше право! — развел руками дежурный, видимо уставший от нареканий. — Не мы эти костоломы производим!

— А кто?

— Вам номер почтового ящика назвать или сразу адрес?

— Не надо... — охолонула маман. — Но вы все-таки поосторожнее, хотя бы с детьми!

С тех пор турникеты по просьбам трудящихся усовершенствовали, и они перестали считать детей «неоплаченным багажом», но я до сих пор прохожу сквозь них с замиранием сердца, ожидая сокрушительного удара по ребрам. Зато потом, когда встанешь на движущуюся «лесенку-чудесенку», совсем другое ощущение! Эскалатор — это бесплатный аттракцион. Иногородние так и катаются: вверх — вниз, вверх — вниз, пока на них дежурная не рявкнет:

— Вы что мне тут аттракцион устраиваете! Езжайте в Парк культуры!

Бывая на «Площади революции», я обязательно подхожу к бронзовому матросу с маузером и к пограничнику с овчаркой, у которой блестит нос, так как его все норовят потрогать — и не только дети, между прочим. Башашкин, к неудовольствию тети Вали, всякий раз восхищается пловчихой в купальнике. Говорит: лучше только девушка с веслом! Отцу нравится футболист с мячом, а Лиде — студент с книгой, на что Тимофеич как-то недобро усмехается. Когда маман училась в техникуме в Воронеже, за ней настойчиво ухаживал студент вуза, звал замуж и до утра помогал готовиться к экзаменам, что у отца вызывает такую же ярость, как у Лиды — наличие в плановом отделе завода «Старт» крашеной выдры по имени Тамара.

От «Площади революции» всего две остановки до нашей «Бауманской» станции, а там уж всё рядом. Сворачиваешь налево, на улицу Энгельса, которую местные зовут Ирининской, идешь мимо Немецкого рынка, где иногда продают, прикрывая газетой и озираясь, сахарных петушков на палочках: пять копеек за штуку. Если же зайти через деревянные ворота в ряды и походить вдоль крытых прилавков, можно от души напробоваться зимой — квашеной капусты и соленых огурчиков, а летом — разных ягод: слив, вишни, смородины, крыжовника, черники, гонобобеля, малины... Но для этого надо аккуратно пристроиться к каким-нибудь взрослым, делая вид, будто ты пришел с ними, как ребенок, и вынужден тоже пробовать на вкус разную ерунду по семейной обязанности. Тут важно затесаться между двумя парами, чтобы до конца было непонятно, с кем ты в самом деле пришел на рынок. Мы с Расходенковым и Виноградовым иногда так делаем. Но рано или поздно мнимые родители догадываются, в чем дело, и шугают нас, обзывая вдогонку беспризорниками. Витьку однажды поймали за ухо, но он, рыдая, сказал, что дома буквально голодает, в результате получил полтинник на пропитание. В общем, смехотура!