— Эй, американец! — тонким, противным голосом окликнул меня «морячок». — Суши весла, разговор есть!
— Сюда иди, фофан! — хриплым басом приказал «второгодник».
От страха я ощутил в теле звенящую невесомость. Кругом, как назло, не было ни души. Двор точно вымер. Я сделал вид, будто не услышал окрика, и прибавил шагу, чтобы проскочить в спасительный бабушкин подъезд. Но не тут-то было! Они встали и вроде бы вразвалочку, на самом деле быстро двинулись мне наперерез, причем щуплый оказался точно передо мной, а «второгодник» сзади. На ногах у них были спортивные полукеды — в таких ходят на тренировки.
— Куда канаем? — поинтересовался «морячок», играя ножом.
Я почувствовал холод под ложечкой, постепенно распространявшийся по всему телу, и машинально сказал глупейшую правду:
— К бабушке...
— К бабушке? А что в корзиночке, внучек? — передразнил «второгодник» и больно ткнул меня пряжкой в бок.
— Ого, маска! — воскликнул хилый. — В Яузе нырять собрался? Поможем. В кульке что?
— Сухой корм для рыбок.
— Корм? Фу! А в коробочке?
— Желатин.
— Параша. Деньги есть, фазан?
— Нет, — почти не соврал я.
«Морячок» хлопнул меня по карманам и, услышав предательский звон мелочи, нехорошо ухмыльнулся.
— За вранье отдельно ответишь. Лупари покажь! — приказал «второгодник».
— Это не мои... — пересохшими губами прошептал я.
— Догадливый, уже не твои! — Он рывком снял с меня очки и нацепил на себя. — Ну как мне, Серый?
— Класс! Ну ты, Корень, прямо вечерней лошадью из Чикаго! Твой размерчик! — заржал здоровый. — Да и курточка, сдается мне, тоже не твоя, внучек? Дай-ка померить!
Я, беспомощно щурясь от ядовитого солнечного света, начал прыгающими пальцами расстегивать пуговицы, когда за спиной послышалось знакомое тарахтение: со стороны Буденновского городка в переулок медленно въехал желто-синий милицейский мотоцикл с коляской, а за рулем сидел наш родной участковый Антонов и бдительно озирал окрестности.
— Атас! — тихо предупредил «второгодник».
— Одно слово легавому скажешь, от бабушки не выйдешь! — дохнув на меня табачной гнилью, предупредил Корень и спрятал финку.
Он мгновенно вернул очки на мой вспотевший от ужаса нос. В следующее мгновение шпану как ветром сдуло. Они молниеносно, в один прыжок, перемахнули забор и затерялись между сараями, обросшими высокой крапивой. Я остался стоять столбом, чувствуя во всем теле — от ступней до макушки — позорную дрожь. Меня так трясло, что очки соскользнули с мокрой переносицы — я едва успел их поймать.
Мотоцикл, ныряя в выбоины с дождевой водой, свернул во двор и затормозил рядом. Антонов посмотрел на меня с сомнением, потом все-таки узнал и сурово улыбнулся железными зубами:
— Знакомые лица! Ты же Полуяков с маргаринового общежития, вроде бы так?
— Д-да...
— Юра?
— Ага...
— Сын Лидии Ильиничны?
— Да-а-а...
— А чего весь дрожишь?
— Не дрожу...
— Ладно, допустим. А здесь что делаешь? Место не для прогулок.
— К бабушке иду.
— Ну чистая Красная Шапочка. Только вместо корзинки авоська. И что от тебя эти шалопаи хотели?
— Ничего.
— Допустим. А вырядился-то! Как на Первое мая! Или у бабушки сегодня день рождения?
— Н-нет... Просто мы с мамой в «Детский мир» ходили...
— Вижу! Балуют тебя родители. Цени! Вторая попытка. Чего от тебя эта шпана хотела?
— Ничего.
— А не врешь?
— Нет. Честно! Просто поговорили...
— О чем?
— О... разном... вообще...
— А если вообще, почему тогда вибрируешь? «Поговорили»... За такие разговоры в колонию отправляют. Ты их раньше видел?
— Нет.
— И как зовут, не знаешь?
— Не знаю.
— Точно?
— Точно...
— Грозили?
— Нет.
— Ясно.
— А вы разве теперь здесь работаете?
— Там же я, где и раньше. Смежник приболел. Погнался за такой же шпаной и в больницу попал. Попросили меня за его участком пока приглядеть. Может, тебя домой отвезти, парень?
— Спасибо, мне еще в парикмахерскую...
— Ну ты вразнос сегодня пошел! Ладно, думаю, тебя они больше не тронут. Но смотри, если что... Где опорный пункт, знаешь?
— Знаю.
— Какой у бабушки подъезд?
— Второй.
— А квартира?
— Двенадцатая.
— Это куда малахольный пацан все время скорую помощь вызывает?
— Ага...
— Вот беда-то! Шагай! Обожду, пока в парадную зайдешь.
Я на ватных ногах направился к двери, с ужасом сердца подозревая, что мои враги притаились за дверью и набросятся на меня, едва я войду, но там никого не оказалось. Кстати, подъезд у бабушки Ани на редкость чистый и аккуратный, даже удивительно для такого бандитского места: ни одной черной сосульки на потолке, ни единой неприличной надписи на стене, кроме: «Ленка + Колька = любовь». Только кошками здесь пахнет, как и везде.
Читать дальше