Мо Янь - Сорок одна хлопушка

У папаши Чэн Тяньлэ только что выпал зуб и на лице больше восьмидесяти морщин. На похоронах он выступал как распорядитель, с левого плеча на правое перекинута белая лента, на голове шапка белого цвета с множеством складок посередине, которую вполне можно сравнить с петушиным гребнем. Он никогда не показывался на людях, а сейчас вот появился, кто его знает, где он раньше прятался. От него пахло вином, солёной рыбой и сырой землёй, поэтому я догадался, что он скрывался в подвале дома Лао Ланя, пил вино и закусывал солёной рыбой. Надрался он порядочно, взгляд мутный, куда смотрит, неясно, в уголках глаз белые выделения. От его помощника Шэнь Гана, того самого, что занимал у нашей семьи деньги, несло тем же, что и от папаши Чэн Тяньлэ, ясное дело — оба пришли из одного и того же места. Он был в чёрном одеянии с белыми нарукавниками, в левой руке топор, в правой — петух. Белый петух с чёрным гребнем. Вместе с ними вошёл ещё один человек. Персона важная, нельзя не упомянуть. Это был Сучжоу, младший брат жены Лао Ланя. Говорили, что он, как важный родственник, должен был появиться здесь раньше всех, но он появился только сейчас, а если бы это не было обдумано заранее, то и не вернулся бы поспешно из других краёв.

Вслед за ним в главный зал вошли отец, Яо Седьмой, Сяо Хань и ещё пара кряжистых мужчин. За дверями главного зала во дворе расставили низкие табуретки, группа мужчин с деревянными носилками осталась ждать под карнизом террасы.

— Поклонимся гробу.

Вслед за протяжным громким возгласом папаши Чэн Тяньлэ из внутренних покоев внезапно появился Лао Лань, бухнулся на колени перед гробом и, хлопнув по крышке, слёзно возопил:

— Ax, мать моего ребёнка… А-а-а-а… Какая же ты бессердечная… Ты покинула нас с Тяньгуа и ушла… А-а-а-а…

Крышка гроба глухо отзывалась под ударами, Лао Лань заливался слезами, видно было, что он ужасно страдает, и это поведение разрушило множество сплетен.

Во дворе торжественно голосившие музыканты и громко читавшие сутры монахи старались изо всех сил. Находя отклик и в доме, и вне его, атмосфера скорби достигла высшей точки. Я на время забыл о злом духе напротив, в носу защипало, и потекли слёзы.

В это время на помощь пришло небо, послышался раскат грома, и забарабанили большие, с медную монету, капли дождя. Они падали на бритые головы монахов, ударяли по щекам музыкантов. Потом капли стали не такими крупными, но дождь пошёл гуще. И монахи, и музыканты, верные своему делу, оставались под дождём. На лысых головах монахов пузырилась вода, что вызывало оживление в толпе. Трубы и соны музыкантов сверкали медным блеском, музыка казалась ещё более скорбной. Самое трагическое зрелище представляли собой бумажные фигурки под проливным дождём: от них сначала доносились непонятные звуки, потом они стали размягчаться, разваливаться, то тут, то там появились отверстия и стали видны каркасы из жгутов гаоляновой соломы.

Чэн Тяньлэ подмигнул, вперёд выступил Яо Седьмой и отвёл убитого горем Лао Ланя в сторону.

Подошла мать и отвела меня к головной части гроба. Маленькая жена отвела Тяньгуа к его задней части. Мы переглянулись через гроб. Тогда в руке папаши Чэн Тяньлэ, словно у фокусника, появился медный гонг, и стоило прозвучать надтреснутому звуку этого гонга, музыканты и монахи замолчали, слышался лишь стук капель дождя по земле и крыше террасы. Шэнь Ган быстро подошёл к передней части гроба, положил зажатого между ног петуха на крышку и высоко занёс топор.

Прозвучал гонг — и голова петуха упала.

— Поднимайте гроб, — прозвучала команда папаши Чэн Тяньлэ.

Вперёд выступили стоявшие вокруг мужчины, которые должны были поднять гроб, отнести его во двор, поставить на носилки, привязать верёвками, поднять носилки на плечи, вынести их за ворота, пройти по улице, выйти в поле, опустить в склеп, опечатать его двери, насыпать могильный холм, установить надгробную плиту — и на этом всё закончилось бы. Но тут случилось непредвиденное.

Сквозь кольцо мужчин прорвался Сучжоу, младший брат жены Лао Ланя, он распластался на гробу и слёзно запричитал:

— Ах, старшая сестра… Сестрёнка родная… Какое горе, что ты умерла… Как обидно, что ты умерла… И умерла ни с того ни с сего…

Причитая, он колотил по крышке гроба и измазал все руки петушиной кровью. Картина была неловкая и страшная, все смотрели, вытаращив глаза, и одно время не знали, что делать.

На миг застывший папаша Чэн Тяньлэ подошёл и потянул его за рукав: