Мо Янь - Сорок одна хлопушка

— Теперь уже нет больше вопросов? Фэн Техань, подумай ещё разок, есть ли ещё вопросы. Если нет, то и славно — первый конкурс мясокомбината Хуан по поеданию мяса объявляется открытым!

Я поправил табуретку, уселся поудобнее, потом вытащил бумажную салфетку, чтобы вытереть руки. При этом я косился в обе стороны, увидев, как сидящий слева Фэн Техань наколол стальной палочкой кусок мяса, отправил в рот и стал неторопливо жевать. Ел он очень воспитанно, чему я невольно поразился в душе. А вот у сидящих справа Лю Шэнли и Вань Сяоцзяна таких манер не наблюдалось. Вань Сяоцзян сначала попытался ухватить мясо палочками, но палочками он владел неважно, и это ему не удалось, тогда он отшвырнул палочки, взялся за стальную палочку, бормоча что-то под нос, свирепо ткнул в тазик, высоко поднял кусок мяса, отправил в рот и принялся яростно жевать, рот и щёки заходили, как у обезьяны. Лю Шэнли проткнул палочками кусок мяса, откусил половину, набив себе полный рот. Эти двое ели так некультурно, будто восьми поколениям их предков не удавалось поесть мяса. Про себя я решил, что очень скоро у них кончатся силы: по тому, как они ели, было ясно, что в мясе они ничего не смыслят и, как сверчки осенью, не проживут и нескольких дней. Пришло и более ясное понимание, что лишь этот желтолицый, с виду озабоченный Фэн Техань и есть мой настоящий соперник.

Я сложил бумажную салфетку, положил рядом с тазиком, потом засучил рукава рубахи, выпрямился, обвёл дружеским взглядом толпу, глядя на них, как мастер кулачного боя перед выступлением. Народ отвечал мне восхищёнными взглядами. Я знал, что в глубине души они в восторге от моего поведения и охают от того, как я умён не по годам, что вспоминают рассказы о том, как я ем мясо. Я заметил улыбающегося во весь рот Лао Ланя, а также прячущегося за спинами Яо Седьмого, на лице которого играла загадочная по своей глубине усмешка. Кроме усмешек и зависти на многих знакомых лицах из разинутых, жадных до мяса ртов текли струйки слюны. В уши назойливо лезло приглушённое жевание сидящей рядом троицы, которое через какое-то время уже стало меня утомлять. Слышны были горестные вопли или яростный рёв мяса из их ртов, куда оно не желало попадать. Подобно уверенному в себе бегуну на длинные дистанции, я смотрел, как мои соперники несутся по беговой дорожке сломя голову, словно псы за дерьмом. Время пришло, мне тоже нужно есть. Говядина у меня в тазике уже заждалась, ей уже надоело ждать, присутствующие не могли слышать издаваемые мясом звуки, а я мог. Сестрёнка тоже могла слышать их. Она толкала меня в спину своими ручонками и шептала:

— Брат, брат, давай тоже ешь.

— Хорошо, я тоже буду есть, — с чувством облегчения сказал я ей. И обратился к любимому мясу: — Сейчас буду есть вас.

— Меня сначала! Меня! — слышались крики наперебой. Исходящие от них деликатные и нежные звуки и прекрасный аромат, которые вместе просыпались мне на лицо, словно цветочная пыльца, взволновали меня.

— Дорогие кусочки мяса, давайте без спешки, не волнуйтесь, я съем вас всех до единого, ни кусочка не оставлю. Хотя ещё не съел вас, вы уже установили со мной отношения, между нами любовь с первого взгляда, вы уже принадлежите мне, вы уже моё мясо, моё до последнего кусочка. Как я могу отказаться от вас?

Отложив палочки для еды и стальную палочку, я стал есть руками. Я знал, что мясу нравятся непосредственные прикосновения моих рук. Легко взявшись за кусок мяса, я услышал, как он в этот момент счастливо застонал. Я также почувствовал, как он безостановочно дрожит в моей руке, я знал, что это дрожь совсем не от страха, а от счастья. Как бы много мяса ни было в мире, такого, кому посчастливилось быть съеденным разбирающимся в нём и любящим его Ло Сяотуном, не так уж много. Так что я тоже понимал его возбуждение. В тот короткий миг, когда я, взяв мясо, отправлял его в рот, его искрящиеся слёзы переливались через край тазика, оно смотрело на меня сверкающим взглядом, исполненным чувства. Я понимал, что если я люблю мясо, то и оно любит меня. Ведь вся любовь на свете взаимосвязана. Ах, мясо, ты тоже волнуешь меня, тоже разбиваешь моё сердце на кусочки, по правде говоря, мне жаль есть тебя, но не есть тебя я не могу.

Я отправил кусок любимого мяса в рот, а с другой точки зрения это ты, любимое мясо, само направилось туда. В этот миг мы ощутили смятение чувств, как любовники после долгой разлуки. Ах, как жаль кусать тебя, но я должен это делать; ах, как жаль глотать тебя, но я должен это делать! Потому что после тебя останется ещё много мяса, которое я должен съесть, потому что сегодня я ел мясо не так, как обычно: обыкновенно это было взаимное любование и общение, я отдавался этому всем сердцем и душой; а сегодня это отчасти представление, отчасти тревога, я не могу есть тебя с полной отдачей, я должен сосредоточить все силы… ах, мясо, прошу простить меня, я изо всех сил буду стараться есть лучше, чтобы ты и я, чтобы мы вместе продемонстрировали, насколько величественно это дело — поедание мяса! Первый кусок с сожалением проскользнул ко мне в желудок и зарезвился там, как рыбёшка. Я знаю, тебе там немного одиноко, но это одиночество временное, скоро там будет ещё один из вас. Второй кусок, как и первый, переполненный чувствами ко мне, как и я к нему, проследовал тем же путём в мой желудок, где воссоединился с первым. Потом был третий, четвёртый, пятый — все они выстроились ровными рядами, пели одну песню, одинаково лили слёзы, шагали одним путём и прибыли в одно и то же место. Процесс этот был сладостный и горестный, славный и прекрасный.